Избранное в двух томах

скором времени то, о чем он говорил в шутку, произошло в действительности: автор завещания погиб при авиационной катастрофе. И тогда все было сделано в

соответствии с его волей: оркестр играл вальсы.

Услышал я тогда и историю летчика, у самолета которого во время

выполнения фигур высшего пилотажа отлетело крыло. Подобный случай, показавшийся нам совершенно немыслимым, в годы гражданской войны и первое

время после ее окончания не был столь невероятным: новых самолетов взять

было неоткуда, приходилось, следовательно, летать на старых, залатанных и

перечиненных вдоль и поперек, зачастую к тому же в совершенно кустарных

условиях. Парашютов тогда тоже не было, и, оказавшись без крыла, летчик мог с

полной уверенностью считать себя покойником, а время падения — как вставил в

рассказ Корзинщикова Чернавский — использовать для того, чтобы пожалеть о

принятом в

57

свое время опрометчивом решении избрать себе летную профессию.

Но человеку, о котором шла речь, невероятно повезло!

Он, что называется, выиграл сто тысяч по трамвайному билету. Падающий

самолет налетел на тянувшиеся вокруг аэродрома многочисленные провода, которые в какой-то степени затормозили падение, после чего машина вместе с

летчиком упала на покрытый снегом склон оврага. Удар получился косой, скользящий, к тому же дополнительное тормозящее действие оказал глубокий

снег, и в результате человек остался жив, отделавшись ушибами и переломами.

Длительное время он пролежал в больнице, а выписавшись, поехал в отпуск к

себе, на родину, по дороге в поезде подхватил сыпняк и. . умер.

Заключенную во всей этой истории мораль — от судьбы, мол, не уйдешь —

мы по молодости лет пропустили мимо ушей. Фатализм у нас хождения не имел.

А может быть, дело было не в молодости слушателей, а в том, что мы все же

были летчиками уже не двадцатых, а тридцатых годов и, признавая

существование таких категорий, как везение, невезение и даже судьба, отнюдь не

были склонны пассивно отдаваться им на милость. Поэтому и рассказанная нам

притча в этом смысле должного впечатления не произвела.

Зато мы увидели в ней другое: в каких условиях, на каких самолетах, при

каком техническом обслуживании вели свою героическую работу летчики тех

лет. Главное, основное в их облике было, конечно, не пилотки с «птицами» и не

все их чудачества, а горячий сплав высокого патриотизма, беспредельной любви

к своему делу и блестящего мастерства. Без этого немыслимо было бы на

чиненых-перечиненых старых «летающих гробах», с ненадежными моторами, без

парашютов успешно воевать на фронтах гражданской войны, учить новых

летчиков и в конечном счете заложить основу всего последующего развития

отечественной авиации, свидетелями и посильными участниками которого

посчастливилось стать и нам.

Со многими выдающимися летчиками — участниками гражданской войны —

Корзинщиков был знаком лично. Особенно тепло и охотно он рассказывая о

«красном асе» Ширинкине — подлинном рыцаре воз-

58

духа. Не раз вылетал Ширинкин в одиночку против двух, трех, а один раз даже

четырех противников и неизменно оказывался победителем. Впоследствии, В

первые, самые тяжелые месяцы Великой Отечественной войны, наши летчики

вынуждены были почти всегда драться с превосходящими силами фашистской

авиации. Некоторые из подобных боев получили широкую известность. Таковы, например, действия трех летчиков-истребителей Калининского фронта —

Алкидова, Баклана и Селищева — против восемнадцати самолетов врага, бой

семерки майора Еремина с двадцатью пятью фашистскими летчиками и многие

другие. Герои этих боев представлялись мне прямыми наследниками Ширинкина, имевшими, правда, перед ним то преимущество, что воевали они хоть и в малом

числе, но на современных, вполне исправных самолетах!

А судьба самого Ширинкина сложилась трагично: уцелев в трудных

воздушных боях гражданской войны, он через полтора десятка лет был, как и

многие другие, репрессирован и погиб в заключении. Реабилитирован посмертно.

Впрочем, о гражданской войне мы имели возможность послушать не только

из уст, так сказать, третьих лиц. Среди летчиков отдела был участник

гражданской войны, награжденный еще тогда боевым орденом Красного

Знамени, — Борис Николаевич Кудрин. Глубоко интеллигентный человек, свободно владеющий иностранными языками, прекрасно играющий на рояле, Борис Николаевич в совершенстве владел и искусством рассказчика, но —

удивительная вещь! — начисто лишался его, как только дело заходило о его

собственных заслугах. А ему было о чем рассказать. Он штурмовал конницу

Мамонтова, участвовал в боевых операциях на Кавказе и совершил много других

интересных и немаловажных дел. Но чтобы вытянуть из Кудрина мало-мальски

связный рассказ о себе самом, требовались незаурядные дипломатические