Избранные письма. Том 2

В театральном, полуистерическом организме всегда найдутся группы, которые провоцируют нас на «перевороты». Чаще сами не понимая, что творят зло: «Вы должны проявить настоящую твердую власть» и т. п. разжигательные стимулы. Вы удачно пишете в письме, что от Вас ждали «чуда». Да, потому что переворот имеет цену, когда новое действительно лучше старого, а если этого нет, то приходится мечтать о чудесах.

Любящий Вас

Вл. Немирович-Данченко

501. А. Н. Афиногенову[983]

12 октября 1934 г. Ялта

12 октября 1934 г.

Дорогой Александр Николаевич!

В Вашем письме единственно убедительный пункт — это то, что руководство театра «пошло Вам навстречу»[984].

Отменять то, что утверждено в мое отсутствие, я, разумеется, не могу.

{428} Но остаюсь глубочайшим противником этого параллелизма. Вы приводите примеры:

«Булычов». Но вот именно после «Булычова» я начал особенно упорствовать на своем отрицании[985].

«Враги». Но если бы Вы знали, с какой отчаянной неохотой занимаются актеры — опять-таки потому, что пьеса только что сыграна[986].

«Любовь Яровая» — все потому же еще не известно, пойдет ли.

Пример «Грозы», разумеется, неподходящ — это классика[987]. Совсем иные задачи постановки, чем для новой пьесы. Да и то я вот задумываюсь над «Ромео», ставить ли, раз в другом театре уже год работают[988].

Почему я против параллелизма?

Потому, во-первых, что нас всегда обгонят. А обгонят не потому, что мы ленивее, а потому, что мы видим дальше и больше, чем они, и ставим задачи глубже, чем они, — и авторские и актерские. А так как наша работа не может остаться в тайне, то они используют и те углубления, разъяснения и «оправдания», которые будут найдены нами. Ничем

Вы меня не убедите, что этого можно избегнуть. И в конце концов они всегда «снимут сливки».

Во всех этих смыслах особенно возмутительный случай произошел с «Чудесным сплавом».

Если же взглянуть на дело еще глубже, то нельзя отделаться от чувства чего-то поверхностного в том, что автор может так раскидываться, и чего-то обидного для нас. Или мы расцениваем себя выше, чем он нас…

Если бы я написал пьесу, то я искал бы возможностей показать ее в сильном монолите, сработанном в спокойных условиях сосредоточенного, глубокого труда, с театральными художниками, наиболее подходящими к моей пьесе, даже без дублеров, ничем не засоряя работы — ни «темпами», ни так называемыми «соревнованиями», ни моей жаждой скорейшей популярности. Потом, когда пьеса прошла и укрепилась, пусть другие театры или пользуются этим, или стараются создать лучшее…

Вот мои соображения. К сожалению, руководство театра {429} (очевидно, Константин Сергеевич?) не было знакомо с моими взглядами и при договоре с Вами не учло их.

Любящий Вас Вл. Немирович-Данченко

502. Из письма Л. Д. Леонидову[989]

16 ноября 1934 г. Москва

16 ноября

… Скажите Федору Ивановичу[990], что я решительно советую ему ехать в Москву. Непременно скажите. Я еще раз говорил с лицом, о котором Вам говорил лично.

Как бы ни сложилась работа Ф. И. в дальнейшем, т. е. уже будет не тот голос и не та сила, — все же его великое мастерство должно быть отдано Родине. Здесь его всячески оценят.

Я занят выпуском «Грозы» и «Травиаты».

Обнимаю Вас. Привет от меня и Е. Н. и Юлии Карловне.

Ваш Вл. Немирович-Данченко

503. А. Я. Таирову[991]

Январь (до 11) 1935 г. Москва

Дорогой Александр Яковлевич!

Нет слов выразить досаду и огорчение, что я не в состоянии быть сегодня на Вашем празднике[992].

Для меня это значит:

на празднике неустанной мужественной борьбы за значение искусства;

празднике высокого вкуса;

празднике упорной, настойчивой творческой идеи;

на победном празднике крепко спаянного силой Вашего духа коллектива.

Вот уж четвертое пятилетие я не пропускаю случая высказывать Вам мое уважение в самых искренних словах. А ведь Вы всю начальную энергию вложили в борьбу с тем реальным {430} направлением, по которому работал представляемый мною Художественный театр. Вы являлись моим врагом с открытым забралом. И однако нас всегда видели вместе рука с рукой, как только Театр — через т большое — подвергался малейшей опасности; там, где на театр надвигались пошлость, вульгаризация, снижение его достоинства, нашу связь нельзя было разорвать. Нас объединяло убеждение, что работать можно врозь, а нападать и защищаться надо вместе.

Теперь мы все работаем в условиях, о каких никогда нельзя было мечтать. Наши художественные цели получают очертания все более четкие и сверкающие, огромные. И связь наша становится еще теснее и неразрывнее.

Я благодарю Вас за то, что получил от Вашего искусства для моего. Всем сердцем радуюсь, что двадцатилетие застает Вас таким молодым, свежим и полным подлинного горения.