Избранные письма. Том 2

Можно мириться и с компромиссами, если они не обращаются в систему, если все время, непрерывно, над театром, над его работами и даже его бытом маячит и звенит нечто настоящее, если люди видят его и хорошо понимают, хотя бы еще и не достигали… А вот это-то, боюсь, и улетучивается. И на сцене, и в работах, и в управлении, и даже среди людей, поставленных над нами… А, чего доброго, вот‑вот и начнет тяготить! … И вот когда на досуге перебираешь, как много из того, что я говорю, улетучивается и как мало «зерен» остается в театре, — чувствуешь приступы апатии, равнодушия. И должен признаться, что в эти две недели я гораздо больше думаю о МХАТе, чем о своем любимом детище. Хотя там формула «вширь, а не вглубь» разгулялась до того, что между мною и директором[1108] вот‑вот разразится бой, но там часто по крайней мере играют «и вширь и вглубь», да и силы — возможности другие…

542. О. С. Бокшанской[1109]

10 июля

1939 г. Evian les

bains

10/VII

Милая Ольга Сергеевна!

Ваши славные письма получаю. И довольно быстро, на 3‑й — 5‑й день. Вот последнее от 5‑го я получил уже здесь, в Evian, 8‑го. Из Парижа, из посольства, откуда пересылает мне любезная барышня по фамилии Донченко.

{474} Итак, Вы теперь в Пестове, отдыхаете от Москвы, жаритесь на солнышке и жарите в «червы»[1110] (червы, черв, червам).

Я с Мишей переехали сюда, в Evian, только 4‑го. Таким образом, в Париже пробыли две недели. Миша ухаживал… (нет, не за француженками) за мною, бегал по покупкам, много бродил по музеям, а я день просиживал в комнате, в 4 часа выходил в кофейню, а в 10 уже был в постели. Сурицы заботились, чтоб мне не было скучно, но это ограничивалось иногда Булонским лесом. От театров я отказывался (Питоевы — «La dame aux camйlias»[1111], Comйdie[1112] — «Женитьба Фигаро» Бати и «Ундина» Жуве и т. д.), неинтересно.

Как раз передо мной проехал Рабинович с компанией — из Нью-Йорка.

Паника войны была в парижских газетах так сильна, что еще 3‑го я ставил вопрос, а не повернуть ли мне оглобли домой…

В смысле воздуха и отдыха между Парижем и Evian разница колоссальнейшая. Здесь я наверху, города и не видно и совершенно не слышно, он очень далеко где-то внизу; под моим балконом тишайший безлюдный парк; перед глазами дивной красоты Женевское озеро; на том берегу мелькает Лозанна: ночью она блестит бриллиантами огней, а влево от нее Morges, где мы с Екатериной Николаевной проводили каждый год 2 – 3 недели. По вечерам там змейкой горит освещенная набережная. Тишина и кругом, и в отеле (очень дорогом). Кроме нашего отеля, жилья близко нет. Только церковь с башенными часами, отбивающими каждые ¹/₄ часа. Наше развлечение — часто в 4 часа спускаемся (funikulaire) в город, и в cafй (Casino) пьем кофе, слушаем джаз и смотрим на 5 – 6 танцующих пар. В Casino внутри, где есть и подобие рулетки, даже Мишу не тянет, а обо мне и говорить нечего.

В Париже два раза виделся с Леонидовым. Его дела неплохи, но рвется в Москву и мечтает о этом, как об рае. Сын Луи (в Берлине) окончил свой университет по химии {475} блестяще, с большим успехом провел диссертацию, но мечтает только о Москве и, во всяком случае, в Берлине оставаться не хочет. В «Rйsidence» прислуга — мои друзья и настроены крайне большевизански, а ближайшие Marie и Joseph — даже коммунисты (но «на чай» берут).

Я, кажется, начинаю приходить в некоторые силы.

Ну, давайте немножко о делах.

Что «Половчанские сады» в филиале — я сам собирался предлагать это[1113]. Пьеса только выиграет. Однако необходимо будет мне побыть на трех репетициях. Надо нам перед самими собой установить твердый, ясный «образ спектакля».

От Болдумана получил письмо — конечно, по поводу жены. Ответил. Мне самому любопытно, точно ли она так слаба. Во всяком случае, во всех моих встречах с нею она была в первом ряду (Шостко, Ауэрбах, Базарова, Барташевич, Стругач…) по добросовестности, внимательности…

«Горе от ума». Вот важный вопрос. Надо сговориться с Качаловым, и придется посвятить не менее двух шестидневок полностью. И дать новую премьеру: Качалов, Ливанов, Алеева, Белокуров, Софья (кто же в конце концов?), Михеева и т. д. Пожалуй, и три шестидневки. Надо Евгению Васильевичу[1114] это иметь в виду. Важно. Главное — морально, как пример достижения художественных планов, прочного отношения к постановкам и, в частности, к классикам, серьезного внимания к достойным дублерам и т. д. и т. п.[1115]

Давно я не ждал ничего с таким интересом, как пьесы Булгакова…[1116]

О «Трех сестрах» начинаю думать. Если бы Вам пришлось встретиться с Дмитриевым, то напомните ему, что я предложил ему думать о доме Прозоровых, именно обо всем доме. Чтобы легко было переходить из одной комнаты в другую — гостиная, столовая-зал, комната Ольги и Ирины и т. д. Весь тон спектакля пойдет от этого. Может быть, даже вертеться в первом действии? Да и в втором?..[1117]