Избранные произведения. Том I

Я брался за все, что подворачивалось, работал поденно и по часам, косил лужайки, подрезал изгороди, выбивал ковры. Я даже подготовился к экзамену для поступления на гражданскую службу в почтовое ведомство и сдал его лучше всех. Но, увы, вакансий не было, и мне опять нужно было ждать. В поисках места я занимался всем подряд, между прочим попробовал заработать десять долларов, описав путешествие, которое я совершил в открытой лодке вниз по Юкону, проделав 1900 миль за девятнадцать дней. Я понятия не имел о газетной работе, но твердо верил, что мне заплатят за мой рассказ.

Однако я так ничего и не получил. Самая большая газета Сан-Франциско, в которую я переслал по почте свою рукопись, не давала мне никакого ответа, но и не возвращала рассказа. Чем дольше она держала его, тем больше во мне крепла уверенность, что он принят.

Странно! Некоторые как бы рождаются счастливчиками, а на других счастье сваливается с неба. Меня же судьба подгоняла к счастью дубиной, и этой дубиной размахивала горькая необходимость.

Я давно уже отказался от мысли стать писателем и, принимаясь за рассказ, искренне стремился только к тому, чтобы заработать десять долларов. Это был предел моих желаний, ибо десять долларов помогли бы мне продержаться до тех пор, пока я получу постоянную работу. Если бы в то время открылась вакансия в почтовом ведомстве, какая бы это была для меня радость!

Но вакансия не открывалась, и постоянная работа не наклевывалась. Я продолжал заниматься чем попало и в то же время писал повесть для журнала «Друг молодежи». Я обработал и переписал ее на машинке за 7 дней. Мне кажется, из-за такой спешки мне и вернули ее.

Пока моя повесть путешествовала взад и вперед, я попробовал написать несколько маленьких рассказов. Один из них я продал за пять долларов «Ежемесячнику», а за другой «Черный кот» уплатил мне целых сорок долларов. «Ежемесячник» предложил мне по семь долларов пятьдесят центов за любой рассказ — уплата по напечатании. Я выкупил велосипед, часы и отцовский макинтош и взял напрокат пишущую машинку. Кроме того, я заплатил долги в нескольких лавках, открывших мне небольшой кредит. Один лавочник-португалец, помню, никогда не позволял моим счетам подниматься выше четырех долларов, а Гопкинса, другого торговца, ни за что нельзя было заставить перешагнуть через пять долларов.

Но тут-то как раз я получил из почтового ведомства приглашение явиться на службу. Оно поставило меня в чрезвычайно затруднительное положение. Шестьдесят пять долларов жалованья — постоянный ежемесячный заработок — были для меня почти непреодолимым искушением. Я не знал, на что решиться. И, кажется, никогда не смогу простить начальнику почтовой конторы Окленда его отношения ко мне. Я явился на приглашение и попробовал обратиться к нему как человек к человеку. Я откровенно объяснил ему свое положение.

— Выходит, — сказал я ему, — будто я могу зарабатывать литературным трудом. Дело хорошее, но не совсем верное.

Я попросил его пропустить в этот раз мою очередь, взяв на мое место следующего по списку кандидата, а когда откроется новая вакансия, сообщить мне…

Но он резко оборвал меня:

— Значит, вы не хотите занять это место?

— Напротив, хочу, — возразил я, — видите ли, если вы пропустите меня на этот раз…

— Если хотите получить это место, то поступайте сейчас, — холодно заявил он.

К счастью, холодная жестокость этого человека разозлила меня.

— Прекрасно, — сказал я, — я отказываюсь от места.

Глава 26

Таким образом я сжег свои корабли и погрузился в писательство. Боюсь, что я всегда был склонен к крайностям. Так и тут: с раннего утра до поздней ночи я не отрывался от своей работы, писал, переписывал на машинке, изучал теорию словесности и знакомился с жизнью известных писателей, чтобы узнать, каким путем они добились успеха. Из двадцати четырех часов я тратил на сон не больше пяти и работал остальные девятнадцать часов почти без передышки. Свет в моей комнате горел обычно до двух-трех часов утра, и это обстоятельство навело даже одну мою добродушную и немного романтически настроенную соседку на выводы в духе Шерлока Холмса. Никогда не встречая меня в течение дня, она заключила, что я картежник и что лампу в окне ставит моя мать, чтобы ее гуляка-сын находил по ночам дорогу домой.

Главная трудность для начинающих писателей заключается в долгих периодах безденежья, когда издательские чеки перестают приходить, а все, что может быть заложено, уже давным-давно в ломбарде. Я довольно благополучно проходил зиму в своем летнем костюме, но зато, когда снова наступило лето и все денежные люди — издатели и редакторы — разъехались на отдых, а рукописи мирно почивали в конторах издательств до окончания каникул, я испытал самый долгий и тяжелый период нужды.