Избранные произведения. Том III

— Непохоже на то, ваша светлость! Смотритель ваш сказал, что он изменился. Да мы и сами видели — чисто одет, лицо выбрито и на всей черпалке ничем, кроме серной воды, не пахнет.

— Да ты сказки какие-то рассказываешь, — обронил прелат, садясь в седло. — Он же немой просто!

— Никак нет, ваша светлость, теперь говорит. Не пойду с вами, сказал, а как зарубить его пытались — меч отнял и бой принял! Мы его никак захватить не могли, ваша светлость, такой боец, что и в гвардию не жалко!

Прелат с удивлением посмотрел на раскрасневшегося сержанта, которого знал как хорошего солдата и человека рассудительного.

— Заговорил, говоришь?

— Собственными ушами слышал, ваша светлость!

— Так-так. — Прелат задумался, быстро меняя свои планы. По деревням он мог проехаться и позже, пока день длинный, многое успеть можно, а теперь хорошо бы на черпалку съездить и убедиться, что все сказанное сержантом правда. Если этот невольник действительно заговорил, от него можно ждать важных новостей.

— Ладно, Гигрут, давай в казармы, а я до черпалки прогуляюсь. Тут на лошадях — полчаса лету.

Глава 8

Проводив взглядом всадников до поворота, Рулоф вернулся на водочерпалку и увидел, что Молчун, как ни в чем не бывало, снова вращает ворот.

«Хороший человек, — подумал смотритель. — И строить, и рубить мастак, с таким я не пропаду. Нужно только к прелату поехать и в ноги упасть, попросить оставить Молчуна в покое. Он же переменился, он теперь совсем другой!»

Не останавливаясь, Рулоф поднялся по лестнице к своему жилищу и вывел из небольшого хлева разъездного осла — Лумбария.

Предчувствуя разминку, Лумбарий заплясал на месте, пытаясь вырвать повод, но Рулоф ударил его по спине, и осел успокоился, позволив проводить себя на ярус.

— Я поеду к прелату и паду ему в ноги! — сообщил Рулоф Молчуну, но тот только кивнул.

— Ты не думай, просто так я тебя в обиду не дам — такой хороший работник! Я мигом обернусь!

Рулоф потянул за повод, таща осла к калитке, но тот заупрямился. Неожиданно Молчун остановился, шум воды в колесе прекратился.

— Скажи, зачем крутить я, а не он? — спросил невольник и указал на осла.

— Дык вода парит ядовито, осел и двух месяцев не протянет — издохнет.

Едва Рулоф произнёс эти слова, Лумбарий взревел и повалился на бок.

— Вставай, сволочь, брось притворяться! — начал браниться Рулоф, дергая за повод, но осел довольно правдиво имитировал обморок и не подавал признаков жизни.

Между тем Молчун оставил ворот, взобрался на ярус, а затем и на забор, послюнил палец и поднял над головой.

— Ветер всегда там? — спросил он, указывая на север.

— Иногда с севера, а иногда с северо-востока, — ответил Рулоф, не понимая, к чему клонит работник.

— Я делаю читний воздух.

— Чистый… — поправил Рулоф.

— Да.

Невольник спустился во двор, снова впрягся в ворот и стал накачивать воду.

— Вставай, скотина, мы должны отправляться к прелату! — закричал в отчаянии Рулоф, дергая за повод лежавшего на ярусе осла, однако Лумбарий в ответе лишь громко икнул и выпустил газы. Он прекрасно понимал слово «прелат» и связанные с ним двенадцать миль пути по холмам. Удаляться от кормушки более чем на полсотни ярдов осел не намеревался и из-под прикрытых век следил за поведением хозяина — когда же тот поймет, что сегодня добраться до прелата ему не удастся?

И Рулоф сдался. Он бросил поводья и сел на ярусе, свесив ноги во дворик.

Ну что он скажет прелату? Чем он удивит его, ведь гвардейцы и так доложат о своей неудаче и его светлость обязательно захочет взглянуть на эдакое чудо — чтобы немой вдруг заговорил.

Поразмышляв так с полчаса, Рулоф поднялся и направился к себе в хижину, чтобы выпить мятного отвара.

Почувствовав изменение в планах хозяина, Лумбарий встряхнул головой, поднялся на ноги и громко заорал, демонстрируя удивление такому неожиданному чуду.

— Эх, бессовестная ты скотина, обманщик, — сказал ему Рулоф, возвращаясь. Затем взялся за повод, повёл осла обратно в хлев, а Молчун продолжал толкать ворот, и по его виду нельзя было понять, о чем он думает и думает ли он вообще о чем-нибудь.

Глава 9

В полном одиночестве и великой грусти Рулоф кружку за кружкой пил мятный отвар, а его коварный осел тем временем наслаждался свежим овсом.

Рулоф ждал появления прелата и то и дело выходил на крыльцо лачуги, чтобы послушать — не едет ли прелат со своей многочисленной свитой? Но несмотря на такое усердие, появление господина Рулоф все же пропустил. Лишь ржание осаженных у забора разгоряченных лошадей стало ему знаком, что Гудроф уже прибыл.

Забыв, что собирался помочиться — полдюжины кружек мятного отвара уже просились наружу, Рулоф бросился по лестнице вниз, не боясь упасть и разбиться о каменные ступени.

— Ваша светлость!.. Премного благода… рен! — сбивая дыхание, вопил Рулоф, намереваясь выскочить за калитку прежде, чем прелат сойдет с седла на землю. Но к тому времени, как он, теряя шапку, выскочил за забор, прелат уже направлялся к калитке.

— Ваша светлость!

— Не кричи, Рулоф, я же рядом. Что у тебя за новости? — спросил прелат и, отстранив смотрителя, деловито прошел на территорию водочерпалки.