Избранные произведения в 2-х томах. Том 2

Когда мы вернулись, Рённауг все еще стояла подле дома. Вот странная девушка, простояла здесь столько времени! Я взял ее за руку и завел разговор, но она только смеялась и не отвечала ни слова. Мы с ней пошли к лесу, а Сара крикнула нам вслед из тем ноты:

- Рённауг, пойдем лучше домой!

Но молчаливая Рённауг ничего не ответила. Она бы ла белолицая, медлительная и в теле.

XX

Выпал первый снег, он сразу же тает, но зима не за горами. И наша работа у капитана приходит к концу, недели через две мы все закончим. А что делать потом? В горах прокладывают железную дорогу, а мож но попытаться найти работу на каком-нибудь хуторе, где нужны лесорубы. Фалькенберг склоняется к работе н а железной дороге.

Но времени остается мало, и я не успеваю сделать свою машину. У каждого свои заботы, мне, кроме этого, нужно еще приделать ноготь к трубке, а вечера стали совсем короткие. Фалькенберг непри менно хочет помириться с Эммой. Но это дело не скорое и совсем не простое. Так получилось, что она гуляла с сапожником Марком; а Фалькенберг, чтобы досадить Эмме, стал ухаживать за другой девушкой по имени Елена и подарил ей косынку и шкатулку из ракушек.

Теперь он не знал, как быть, и сказал мне:

- Всюду только грязь, глупость и обман.

- Разве?

- Да, можешь не сомневаться. Вот уйду на желез ную дорогу, а ее брошу.

- А может, это сапожник Марк ее не отпускает?

Фалькенберг угрюмо промолчал.

- И спеть меня уже больше не просят, - сказал он немного погодя.

Мы заговорили о капитане и его жене. Фалькенберг сказал, что у него дурные предчувствия: между ними не все ладно.

Ну вот, начал сплетничать!

Я сказал:

- Извини, пожалуйста, не тебе об этом судить.

- Ах так? - буркнул он сердито. Он злился все больше и больше. - Может быть, ты думаешь их водой не разольешь? Думаешь, они наглядеться друг на друга не могут? Да я же ни разу не слышал, чтоб они хоть словечком обмолвились.

Вот дурак, болтун разнесчастный!

- Погляди лучше, как ты пилишь, - говорю я с усмешкой. - Пила у тебя криво идет.

- У меня? Но ведь как-никак нас двое!

- Что ж, значит, дерево оттаяло. Возьмемся сно в а за топоры.

Каждый долго рубит в одиночку, оба мы злимся и молчим. Как он посмел оболгать их, выдумал, будто они слова промеж собой не скажут? Но господи, ведь это же истинная правда! У Фалькенберга хороший нюх, он разбирается в людях.

- По крайней мер e, при н ас у них все мирно, - заметил я.

Фалькенберг рубит молча. Поразмыслив еще немного, я говорю.

- А может, ты и прав, они не такая пара, какие бывают явлены в откровениях.

Но Фалькенберг ничего не понял и пропустил мои слова мимо ушей.

В полдень, когда мы отдыхали, я снова завел раз говор об этом.

- Ты ведь, кажется, говорил, что если он будет дурно с ней обращаться, ему несдобровать.

- Ну да, говорил.

- И что же?

- Да разве я сказал, что он с ней дурно обращает ся? - возразил Фалькенберг с досадой. - Просто они надоели друг другу, до смерти надоели, вот что. Только он войдет, она сразу норовит уйти. Только он заговорит о чем-нибудь на кухне, у нее в глазах появляется смертная скука, и она его не слушает.

Мы снова взялись за топоры, и каждый углубился в свои мысли.

- Боюсь, что мне все-таки придется его вздуть, - говорит вдруг Фалькенберг.

- Кого это?

- Л у к у...

Я доделал трубку и попросил Эмму передать ее ка питану. Ноготь совсем как настоящий, и теперь, когда у меня есть такие превосходные инструменты, мне удалось приделать его к пальцу и прикрепить изнутри дву мя медными гвоздиками, которые вовсе не заметны. Я очень доволен своей работой.

Вечером, когда мы ужинали, капитан пришел на кухню, держа трубку в руке, и поблагодарил меня; тут я и убедился в проницательности Фалькенберга: как только капитан вош ел, хозяйка ушла из кухни.

Капитан похвалил мою работу и спросил, каким образом мне удалось прикрепить ноготь; он назвал меня художником и мастером. Так прямо и сказал - мастер, и на всех, кто был в кухне, это произвело впечатление. Мне кажется, в тот миг Эмма не устояла бы передо мной.

А ночью я наконец научился дрожать.

Ко мне на сеновал пришла покойница, протянула левую руку, и я увидел, что на большом пальце нет ногтя. Я покачал головой, давая ей этим понять, что ноготь уже не у меня, что я его выбросил и вместо него приделал ракушку. Но покойница не уходила, и я ле жал холодея от страха. Наконец я кое-как пробормотал, что, к несчастью, я ничего теперь не могу поде лать и молю ее уйти с миром. Отче наш, иже еси на небес a х... Покойница двинулась прямо на меня, я хотел оттолкнуть ее, издал душераздирающий крик и притис нул Фалькенберга к стене.

- Что такое? - крикнул Фалькенберг. - Во имя гос пода...

Я проснулся весь в поту, открыл глаза и увидел, как призрак медленно исчез в темном углу.

- Покойница, - простонал я. - Она приходила за своим ногтем.

Фалькенберг быстро сел на постели, сон разом со скочил и с него.

- Я видел ее! - сказал он.

- И ты тоже? А палец видел? Уф!

- Ох, не хотел бы я очутиться в твоей шкуре.

- Пусти меня к стене, - попросил я.

- А я как же?

- Тебе нечего ее бояться, ты можешь преспокойно лежать с краю.