Избранные произведения в 2-х томах. Том 2

Действительно не знает эта девушка или боится сказать? Ведь Шамрай появился на лесной опушке, будто свалился с неба. Может, девушка думает, что его немцы нарочно подослали, чтобы он разнюхал пути к французским партизанам? Тогда нужно убедить Галю. Но как? А может, Галя и в самом деле ничего не знает. Откуда ей знать? И всё же…

Он чуть было не крикнул: «Послушай, я честный! Я каторжно мучился в лагерях чуть ли не два года! На моей совести нет и пятнышка».

Смешно и подозрительно прозвучит такой крик. Хорошо, Галя может молчать. Самое важное уже сказано. На свете есть маки! Они где-то совсем рядом, во Франции. И пусть будет трудно, лихо, почти невозможно, а он туда проберётся. Ему там поверят — на войне доверие завоёвывается не словами, а в бою. Кровью.

Роман улыбнулся. Теперь в его жизни появилась ясно ощутимая мечта. Как её осуществить, он точно не знает. Однако найти маки можно, и он их найдёт.

— Чему ты обрадовался? — спросила Нина.

— Потому что теперь знаю, куда мне нужно идти.

— Не так это просто, — сказала строго Галя.

— Ничего, свет не без добрых людей. Слава богу, по земле ходят не только фашисты, — добавила Нина. Что-то похожее на обнадёживающее обещание послышалось в её словах.

Снова заскреблась мышь возле двери. Появился Эмиль. Ни слова не говоря, взглянул на Нину и поставил на стол большую, чуть ли не двухлитровую, бутылку с вином, оплетённую соломой.

— Спасибо, — по-французски сказала девушка. — Ты молодец, Эмиль.

Машинист покраснел от радостного волнения. Всё его лицо, молодое, чисто выбритое, ещё по-юношески нежное, занялось розовым заревом.

Странно: вокруг война, виселицы, концлагеря, кровь, смерть. И вот на тебе — любовь. Это, пожалуй, потому, что здесь, в Бельгии, они не так тяжко переживали войну…

Галя уже хозяйничала за столом. Вишнёво-чёрное вино лилось в бокалы, настоящие, рисунчатые. Сдобренный маслом картофель, сыр и хлеб украшали стол. Вилки и ножи красовались своим холодным блеском.

— Ну, за твою удачу, — Галя подняла бокал.

— За твою удачу, — повторила Нина.

Эмиль молча поднял бокал.

— За удачу, — сказал Шамрай и выпил.

Обыкновенное красное вино показалось ему оглушающе крепким. Острые иголочки пронзили, как электрический ток, пробежав от языка до пят, они исчезли где-то в полу. Сладко закружилась голова, всё перед глазами: свет, сумрачные стены, лица девушек — куда-то отодвинулось, уплыло, стало нереальным, как во сне. Будто и эти милые девушки и квадратный здоровяк Эмиль — все они только приснились. Вот-вот сейчас ударят в рельс, подвешенный на апельплаце, и он проснётся на нарах…

Нет, не похоже…

Перед глазами снова возникли улыбающиеся лица девушек. Им хорошо. Правда, они на чужбине и работают от зари до зари, зато, ложась вечером спать, всё-таки знают, где проснутся утром, и знают, что с ними будет завтра. Эмилю и того лучше, свищи себе на своём паровозе и завтра, и через десять лет.

А ему, Роману, горше всех. Ох, как горько. Он один на всём белом свете. У него нет своей воинской части, нет своего командира. Это самое страшное для солдата — остаться без своей роты. Куда идти? Что делать? Неизвестно.

Чувство острой, жгучей жалости к себе затопило грудь, и впервые за долгие месяцы плена ему захотелось сочувствия. Но это желание показалось Шамраю недостойным командира. Он постарался сбросить его, как одним движением плеч сбрасывают на землю тяжёлую, намокшую плащ-палатку, но сделать это оказалось не так-то просто.

— Что-то мы все приумолкли и загрустили? — прощебетала Нина. — Давайте ещё выпьем. Ведь всё идёт к лучшему…

— К лучшему?

Конечно, к лучшему. Как он, Шамрай, этого сразу не понял. Всё идёт к лучшему, и мир всё-таки прекрасен. Нет, неправда, мир ещё и страшен. Он обезображен язвами концлагерей, перечёркнут кривыми линиями фронтов, отмечен предательством и неверием. Смерть перестала удивлять, скорей, наоборот, удивляет жизнь. Тени самолётов уже никого не пугают, и даже дети не прячутся в бомбоубежища, привыкнув к смерти.

И в этом тёмном, пропахшем смрадом трупов и креозота, застланном дымом пожарищ и пылью разрушенных зданий, мире вдруг, точно в сказке, возникает тёплый подвал, бокал вина, сияющие девичьи глаза и неразговорчивый Эмиль с его робкой нежной улыбкой…

— Ты опьянел? — спросила Галя.

— Немного. Это от непривычки. Сейчас пройдёт.

И оно действительно скоро прошло, это быстролётное, лёгкое опьянение. Глаза Эмиля предстали перед Романом в ту минуту, когда машинист смотрел на Нину. Всё сосредоточилось в этом взгляде: исступлённая любовь, радость от сознания, что девушка любит его, желание выразить силу и верность своего чувства.