Он закончил рассказ, умолк. Ничего особенного в его рассказе Галя не почувствовала. Его судьба не горше других, а может, даже счастливее. Он сидит рядом с девушкой, и тёмная вода бежит возле ног, и луна прохладно и грустно светит над землёй. И тишина, мирная тишина вокруг. До Гали он может даже дотронуться — стоит только протянуть руку. Он свободен, пусть время свободы коротко и быстролетно, это всё равно, а пока он не только на воле, но и счастлив.
— Что-то я не совсем всё поняла, — проговорила, подумав, Галя.
— Что?
— Да в твоём рассказе… Почему вдруг немцы тебя полюбили? Я впервые слышу, чтобы они кого-то спасали, да ещё и тайно вывозили за границу. Сами наши ребята иногда вырывались, бежали. Такое бывало… Но чтобы так… странно… Ты мне всё рассказал?
Удивительная эта девушка Галя. И умная. Голос такой, словно имеет бесспорное право спрашивать и даже требовать искреннего и правдивого ответа,
— Всё.
— Нет, очевидно, не всё. Но это уж, как говорится, твоё дело. У каждого из нас в душе есть уголок, куда не всех, ох, далеко не каждого допустишь.
— Возможно и так, — согласился Шамрай.
— И очень хочется, чтобы он был кристально чистым, этот сокровенный уголок.
— О чём ты подумала?
— Тот гестаповец, Фальке, случайно не он помог тебе выбраться из этого ада в Бельгию?
Даже дыхание перехватило у Шамрая от обиды. Стиснуло горло будто клещами. Как она могла, как смела так подумать, эта девчонка, что живёт здесь, на ферме, как у Христа за пазухой? Тяпает свёклу, ест масленую картошку и запивает терпким вином. В лагерь бы её месяца на два? Узнала бы тогда, почём фунт лиха… Но тут же мелькнула и другая мысль. Действительно, его появление в Бельгии не может не вызвать подозрений. Неужели ему нужно рассказать о Ленине?
Кто такая Галя? Разве он её хорошо знает? Может, она завтра побежит в гестапо… Одна телеграмма в Айсдорф — и всё пропало…
Почему ты так смотришь на меня? — спросила девушка.
— Думаю, кто ты.
— Галя.
— Я думаю, можно ли тебе верить? — признался Шамрай.
— Можно.
— Я уже встречал людей, в устах которых это слово звучало так же искренно и правдиво, а на деле оказывалось…
— Чего ты боишься?
— Гестапо. С ним шутки плохи.
— Мы бы не стали тебя спасать, чтобы погубить.
Шамрай кивнул головой:
«Если никому на свете не верить, — подумал он, — то нужно немедленно бросаться вниз головой в эту речку. Жить без друзей, без людей, которым веришь, как себе, невозможно.
А Галя стоит этого доверия?
Почему она спрашивает его так беспощадно строго, почему понимает и догадывается, что он о чём-то главном умолчал?
Потому, наверное, что её уже многому научила жизнь, заставила увидеть предательство и ложь. Так вот, пусть знает — на свете есть настоящие люди! Роман сейчас ей всё расскажет. Памятник Ленину, спрятанный в шахте, всё равно никто не найдёт. Шамрай и сам бы заблудился в лабиринте подземных ходов.
А Шильд? Он арестован. Одна телеграмма отсюда…
Ничего, Шильд выдержит.
А он сам, Шамрай, выдержит?
Да, и он выдержит. Если Галя только намекнёт немцам, то уже завтра здесь будет кто-нибудь из комендатуры. Они снова бросят Романа Шамрая в лагерь, вернее, теперь в концлагерь, но это ничего не изменит, Памятник Ленину будет сбережён. А это значит, что для него, Шамрая, он жив, вместе с Лениным в его сердце живёт правда, свет, вера в лучшее. И не только у него живёт, но и у Шильда и его друзей. И нет такой силы, которая могла бы это убить».
— Я действительно не всё тебе рассказал, — неторопливо, стараясь отдалить момент, когда нужно будет сказать самое важное слово, проговорил Роман, — может быть, мне не стоило бы тебе этого рассказывать, но очень хочется, чтобы ты мне верила. И не только мне одному. С верой легче жить на свете. Тем более в такое время, это я понимаю и знаю по себе. Но если ты меня предашь, в моей жизни изменится не очень-то многое. Мне, по сути, терять нечего. Так слушай.
Галя не пропустила ни слова. Казалось, она слушает не рассказ Шамрая, а то, как он говорит, как напряжённо звучит его голос и шуршит по прибрежным камням быстрая река.
Только один раз перебила Галя рассказ Романа, сказав:
— Жаль, не слышат тебя Нина и Эмиль.
— Ты им расскажешь?
— Конечно. И не только им.
— Не смей!
— Почему же? Ты боишься? Сделал такое, — она мгновение подыскивала слово, — такое героическое дело, а теперь боишься?
— Я не за себя боюсь. Там остались люди… И потом, если говорить о геройстве, то его совершил не я.
— Те люди отсюда очень далеко. Расскажи всё, до конца…
Шамрай рассказал всё, вплоть до встречи с сердитой фрау Ранке. Галя долго молчала.
— Нужно, чтобы об этом узнало как можно больше людей, — наконец сказала она.
— Как ты это сделаешь?
— Среди военнопленных и нас, гражданских пленных, вывезенных из России для работы, слухи расходятся моментально, как круги на воде. В понедельник нам с Ниной идти на перекличку в Нуртре. Раз в месяц комендант проверяет, все ли восточные рабочие на месте. Скоро эту легенду будет знать вся Бельгия.
— Не знаю, хорошо ли это.