Избранные произведения в 2-х томах. Том 2

— Значит, шахтёр опытный. Это хорошо. Работа здесь, лейтенант, каторжная. За двоих, а иногда и за троих.

— Почему?

— Так… — неопределённо ответил Колосов.

Протяжный и жалобный звон, напоминающий женский плач, раздался над лагерем. Кто-то не спеша, медленно, сам прислушиваясь к своей тоскливой музыке, ударял по обрубку стального рельса.

— Зовут на перекличку, потом ужин, — сказал Колосов.

В эту минуту Павел Скорик появился в дверях и зычно крикнул:

— Сегодня всеобщая перекличка. Всех — хворых, слабых, симулянтов и честных пленных — на апельплац! Чтобы в бараке ни одного человека не осталось.

— Будет сегодня спектакль, — вздохнул Колосов, — Давай-ка вот этому другу поможем. Сам он не дойдёт…

— Кому?

— Сержанту Джапаридзе. Чудесный парень, — сказал Колосов, показывая на верхние нары. — Вставай, Гиви.

— Не могу, — донеслось с нар.

— Можешь! — повысил голос Колосов.

— Оставь меня, — прохрипел Джапаридзе. — Пусть убивают.

— Вставай, вставай, я тебе говорю!

И вдруг, словно охваченный лютой ненавистью, Колосов бросился к Джапаридзе, сдёрнул его с верхних нар, тряхнул, как тяжёлый куль, поставил на ноги.

— Можешь стоять?

— Попробую…

Колени сержанта подкосились, он рухнул бы на пол, не поддержи его Колосов за плечи.

— Ничего, сейчас устоишь. Шамрай, помоги.

Роман подошёл с другой стороны, взял сержанта под руку, и они втроём вышли из барака на апельплац. Неожиданно вспомнилось, как совсем недавно, всего несколько дней назад, Клод Жерве с сыном вот так же выносили Шамрая из каменного дома Жана Лиэрваля. Тогда в руки Шамраю впивались кандалы крупповской стали… Да, быстро бежит время. Интересно, на что перековал те кандалы Жерве?

На апельплац из всех бараков собирались оборванные, бледные, похожие на привидения пленные. Измученные, истощённые люди медленно и тихо ступали по сухой, выбитой ногами земле.

«Одно хорошо: здесь есть друг. Здесь есть Колосов, — решил Шамрай, но тут же его начали мучить сомнения. — Ты думаешь, он твой друг? Но почему тогда он не поверил тебе? Ведь он тебе не поверил. Ты заметил это? Да, заметил. Но в этом нет ничего удивительного. Я тоже, наверное, не поверил бы. Подожди, не горячись, дай срок: придёт время, поверит».

— Стройся, — прозвучал над площадью молодой сочный бас Павла Скорика и, как эхо, покатился всё дальше и дальше: это блоклейтеры других бараков повторяли его приказ.

— Равняйсь! Смирно! По порядку номеров… — вдохновенно, словно на параде, командовал Скорик.

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

«Если хочешь узнать человека, дай ему власть, хоть на один день», — Шамрай вспомнил эту старую пословицу, глядя на Скорика.

Шамраю даже показалось, что Скорик закрывает глаза, прислушиваясь к своему голосу. Да, для такого подонка, видно, истинное наслаждение владеть судьбами, жизнью и смертью этих несчастных людей. Двести пленных седьмого барака принадлежат ему одному. Он всемогущий царь и бог, что хочет, то и делает. И здесь, как видно, комендант и его заместитель в обычные бытовые дела лагеря не вмешиваются. Лишь бы был порядок и дисциплина. Лишь бы исправно выполнялись наряды на работу и не было побегов.

Пленные «рассчитались» по номерам: всё в порядке, все на месте.

— На-пра-а-во! Седьмой барак за мной ша-го-ом арш! — скомандовал Скорик,

По рядам пленных пробежала волна сдержанного вздоха. Покорно двинулись они вслед за блоклейтером зачем-то в конец лагеря, где двор заканчивался склоном неширокого оврага.

Остановились возле ограды, в углу, недалеко от вышки, на которой отчётливо виднелось короткое рыльце пулемёта. Возле пулемёта молодой немецкий солдат. Охраняют лагерь французы, но пулемётов им не доверяют.

Лагерь лежал у подножья горы, а дальше, внизу, в долине, раскинулся город Терран, тихий и спокойный в последнем сиянии апрельского дня. Высоких зданий не видно — трёхэтажный дом считался чуть ли не небоскрёбом. На площади — мэрия и церковь с часами. Вечером удары медного колокола доносились до лагеря. Улочки, извилистые, узенькие, как ручейки, сбегались к площади. Дома стояли, прижавшись вплотную один к другому: земля в центре дорогая. Зато окраины потонули в зелени, и двухэтажные весёлые коттеджи выглядывали из-за деревьев, словно играли друг с другом в прятки. За ними стояли высокие бензобаки нефтехранилища. Ещё дальше, на север и на юг от Террана, — терриконы двух шахт. А вокруг возвышались не горы, а отлогие холмы, местами покрытые негустым леском или заплатами чёрной пахоты и ярким изумрудом озимых. Маленькая голубая речка, как узкий кушачок, опоясывала город. Пейзаж ничем не приметный, мирный, нежный и какой-то очень покойный и в то же время ярко-красивый, как и все в природе бывает ярко и красиво тёплым весенним вечером, при закате солнца.

Лагерь на окраине Террана уродовал город, вгрызался в его тело, будто раковая опухоль, но с этим все, видно, давно свыклись.

Между лагерем и городом небольшая, пожалуй метров в сто шириной, рощица. Можно считать, лагерь отгородился от Террана этой зелёной стеной.