Избранные произведения в 2-х томах. Том 2

— А-а, значит, героя войны из тебя не вышло, — пошутила девушка. — Ну, бери свой аккумулятор и спускайся под землю.

Она подала Шамраю аккумулятор, он протянул руку и тогда увидел её глаза. Большие, тёмно-синие, они казались бездонно глубокими. Лицо девушки не было красивым в обычном понимании этого слова. Крупноватые губы, тонкий нос с горбинкой, чуть тяжеловатый, острыми линиями очерченный подбородок, высокий чистый лоб под тёмными волосами. Сама хрупкая, как девочка, но высокая и, пожалуй, сильная. Руки, кое-где обожжённые кислотой, колдуют над аккумуляторами быстро и умело. Лет ей двадцать, а может, и меньше…

Щёки Шамрая неожиданно порозовели, потом стали пунцовыми.

— Ха-ха-ха! — девушка весело рассмеялась. — Ты, парень, оказывается, ещё краснеть не разучился. Прямо красная девица!

— Да нет, отвык, пожалуй, — глухо сказал Шамрай,

— В шахте привыкнешь, — она улыбнулась ему и, передавая аккумулятор следующему пленному, забыла о Романе Шамрае.

— Кто эта девушка? — спросил лейтенант пленного.

— Жаклин Дюрвиль — дочка нашего мастера.

— Папы Мориса?

— Да. Я тебе скажу, язычок у неё — бритва. Так обожжёт — долго болит. Учти.

— Я уже успел это почувствовать, — признался Шамрай.

Возле входа в клеть шахты стояли Скорик, Колосов и Дюрвиль. На чёрной доске, как щетина на щётке, были набиты гвозди. Перед входом в клеть каждый шахтёр вешал на гвоздик свой медный, похожий на большую монету номер. Выходя из шахты, снимал и бросал в щель ящичка. Система простая и примитивная, но точная.

Взглянешь на доску и сразу увидишь, сколько шахтёров осталось в шахте и кто именно. Выход только один — через главный ствол. Шахтёры в шахте, что мухи в бутылке: убежать невозможно.

Колосов, Шамрай и Дюрвиль вошли в клеть последними. Скорик остался на поверхности. Махнул на прощание рукой, посмотрел, как проваливается в темноту железный ящик, как бегут бесконечными змеями тросы, окинул взглядом доску и пошёл в лагерь. Вечером он снова придёт сюда с ночной сменой. И так каждый день, смена за сменой, будто на свете совсем нет войны, а немцев не разгромили в Сталинграде.

Есть что-то от пугающей торжественности кафедрального собора в тишине огромного подземного завода, который называется шахтой. Эта тишина таинственна и опасна. Сотни метров земли, нависшие над головой, неподвижны и грозны. Они угнетают, не дают свободно вздохнуть. Где-то тихо падают звонкие капли воды. Тепло и душно. Среди других приглушённых, слабых звуков особенно различимо какое-то звонкое бульканье, будто из опрокинутой бутылки вынули пробку — это из пластов вырывается рудничный газ метан.

Романа Шамрая шахта не пугала. Пусть даже газовая. Не всё ли равно. В Донбассе немало газовых шахт. Эта сравнительно неглубокая, метров триста, не больше. Угольный пласт сантиметров восемьдесят, но не очень крутой. Ничего особенного. Вот, может, система крепления несколько другая.

Всё это Шамрай заметил почти механически. А главная его мысль, как оса, билась возле вопроса: как очутиться наедине с Дюрвилем? Неужели не удастся?

Удалось. Из освещённого шахтного двора они вошли в темноту штрека. Фонарики, вмонтированные в каски, засветились. Теперь смена напоминала светлячков, медленно передвигающихся в ночной темноте. Колосов прошёл вперёд. Шамрай, приотстав, поравнялся с Дюрвилем. Осветил, чтобы не ошибиться, увидел полные сочные губы под аккуратно подстриженными усиками. И спросил:

— Вы живёте на улице Бордо, дом девять?

— Да. — Дюрвиль удивлённо взглянул на Шамрая. — Ты кто такой?

— Новый.

— А-а… Что же тебе надо?

Шамрай вынул из кармана затейливо скрученный гвоздик и, как таинственный талисман, протянул на ладони Дюрвилю.

Тот посветил фонариком, внимательно посмотрел, повертев гвоздик между пальцами.

— Что это такое?

— Гвоздик.

— Ну и что?

— Его просил передать вам Клод Жерве.

— Для чего? Кто такой этот Клод Жерве?

— Вы не знаете?

— Нет.

Шамрай почувствовал, как оборвалось его сердце и медленно, с каждой минутой набирая скорость, падает в тёмную бездонную пропасть.

— Извините. Я, наверное, ошибся.

— Скорей всего, — безучастно сказал Дюрвиль и прибавил шагу. — Не отставай, не отставай!

Шамрай шёл как во сне, не чувствуя, не ведая, куда идёт. Его выстраданная надежда рассыпалась в прах, как маленький домик от тяжёлой авиабомбы.

Они дошли до лавы, и здесь Колосов и Дюрвиль, будто с ума посходили, развели бурную деятельность. Расставили мгновенно по местам людей, всё организовали споро, умело, словно после этой смены их ждали высокие награды, по ордену — не меньше.

«Чего они стараются!» — подумал Шамрай. И как ни было горько, ответ напрашивался только один: «Конечно, перед хозяевами, перед немцами выслуживаются»…

Он работал отбойным молотком, умело сбивая вниз куски угля. Они по рештакам сползали на нижний штрек. А там уголь грузили в вагонетки.

Колосов часто появлялся возле Шамрая. Даже крепления помогал ставить. Лицо чёрное, зубы сверкают белизной, улыбка довольная.

— Хорошо работаешь, лейтенант.

«Хорошо работаешь»… дать бы тебе отбойным молотком по зубам. Знал бы, как ухмыляться. Сволочь… Ну, ничего, дождёшься своего».