Избранные произведения в двух томах. Том 2

«Вот заливает, паразит! — задохнулся от возмущения Коля Бабушкин. — Вот уж заливает… На фронтах он, видите ли, воевал. Наград удостоен… Видали мы твои награды: крест на пузе…»

Дежурный по райотделу милиции заерзал на стуле, почесал ухо, укоризненно покачал головой:

— Как же это вы… дошли до жизни такой?

— Я был тяжело ранен при взятии Бердичева, — не смутившись, ответил поп. — И в госпитале, перед операцией, дал обет: если выживу, посвятить себя служению господу… Что и выполняю по мере сил.

«Заливает», — не поверил Коля Бабушкин.

— Помимо того, — продолжал поп, — покойный родитель мой имел священный сан.

«Ну вот, с родителя бы и начал», — усмехнулся в душе Николай.

Лейтенант Айбабин оторвал от пресс-папье клок промокашки, тщательно вытер перо.

— Что ж это вы, гражданин иерей, нарушаете? — строго спросил он.

— Я? — Поп отделился от скамьи, выкатил круглые глаза. — Это оговор. Никаких нарушений я себе не позволил и не мог позволить, учитывая…

— Нарушал гражданин или не нарушал? — перебил попа дежурный, обращаясь к Коле Бабушкину и Черномору Агееву.

— Нарушал, — ответил Коля Бабушкин.

— Конечно, нарушал, — подтвердил Черномор Агеев.

— Это клевета! — Поп взвился с места. — Какое, конкретно, я допустил нарушение?

— Сядьте, — строго приказал лейтенант Айбабин. И задал вопрос Николаю: — Какое конкретное нарушение?

— Он церковь строит в Джегоре… — волнуясь, начал рассказывать Коля Бабушкин. — На Меридианной улице… Он в этом сам признался: строим, говорит, божий храм… Вот Черномор Агеев может подтвердить его слова.

— Могу, — подтвердил Черномор.

— Я имею разрешение на строительство молитвенного дома в Джегоре, — стал оправдываться поп. — Есть официальное разрешение. Позвоните в райисполком…

— Не указывайте, гражданин. Надо будет — позвоним, — прервал попа лейтенант Айбабин. И снова обратился к Николаю: — Излагайте дальше.

— Он в нашем городе, в Джегоре, церковь строит… Тут сроду церквей не было. И не надо. А он — строит.

— Он людей вербует, — подсказал Черномор Агеев. — Он нас прямо на улице хотел завербовать. По червонцу, говорит, буду платить, если согласитесь церковь строить…

— А одного парня он уже…

— … Лешка Ведмедь, из нашей бригады…

— …топором тюкает…

— …купил за деньги…

— …он его водкой спаивает…

— …опиум для народа…

— …прямая эксплуатация и частная лавочка…

— …пускай в Ватикан едет…

— …паразит.

— Прошу не выражаться, — заметил лейтенант Айбабин. И склонился над протоколом.

— Я буду жаловаться, — сказал поп. — Меня задержали незаконно.

Лейтенант Айбабин склонился над протоколом. Он снова обвел чернилами — пожирнее, — какое нынче число, какой месяц, какой год и который был час, когда он начал составлять этот протокол. Обвел пожирнее буквы в фамилии задержанного: «Жо…»

Почесал ухо. Вздохнул.

— Еще какие конкретные нарушения? — спросил он дружинников.

— А стройматериалы не иначе ворованные, — добавил Черномор Агеев. — Из которых он церковь строит… Лес, гвозди всякие. Это уж ясно, что ворованные.

— Так, — немного оживился лейтенант Айбабин. — Какими фактами подтверждаете?

— Раскопаем факты… Мы завтра же все эти факты раскопаем, — пригрозил попу Черномор Агеев.

— Я буду жаловаться, — заявил поп.

Лейтенант Айбабин опять вздохнул, склонился над протоколом, задумался. До того он крепко задумался, что на лбу у него, и на висках, и на носу выступили капельки пота. И волосы взмокли под шапкой. Он снял шапку, утер платком лоб…

А потом надел шапку, встал, отдал честь. Положил на решетчатый барьер паспорт. И сказал:

— Прошу извинить.

Это он попу отдал честь. Это ему отдал паспорт. Это ему сказал: «Прошу извинить».

«Эх ты, тюря с квасом…» — подумал о лейтенанте Коля Бабушкин.

Губы Черномора Агеева искривила горькая усмешка.

Но вслух они ничего не сказали, поскольку дружинникам положено тесно взаимодействовать с милицией, а не пререкаться. Тем более — в присутствии посторонних лиц.

А поп поднялся со скамьи, задрал подол своего лилового платья и стал запихивать паспорт куда-то в задний карман. Отведя рукой бороду, застегнул на все крючки и пуговицы черное с каракулями пальто. Взял портфель — в портфеле звякнуло…

— Всего доброго, — милостиво кивнул он лейтенанту Айбабину.

И, выпятив живот, двинулся к двери. Но у двери, где стояли Коля Бабушкин и Черномор Агеев, поп задержался. Он посмотрел в лицо Николаю, посмотрел в лицо Черномору, и взгляд его красивых светло-карих глаз излучился неожиданной добротой…

— До свидания, юноши. — Голос его был мягок, как бархат. — Вы, должно быть, комсомольцы?

«А ты как думал?» — ничего не ответил Коля Бабушкин.

«А твое какое дело?» — ничего ему не ответил Черномор Агеев.

— Неверие ваше прискорбно, хотя и вполне объяснимо неведением, — продолжал поп. — А истовость духа даже похвальна… Однако, заблуждаясь в большом, заблуждаетесь и в малом. Вы воюете против православной церкви, деятельность которой разрешена государством. А в это время…

Светло-карие глаза попа вдруг посуровели, приобретя оттенок ружейной гильзы. И голос его сделался жестким, как наждак.