ИЗБРАННЫЕ ПРОИЗВЕДЕНИЯ В ОДНОМ ТОМЕ

Оба молча смотрели друг на друга. Говорить не хотелось. Они снова оказались вдвоем, и это само по себе было так огромно, что любые слова казались ненужными. Они смотрели друг на друга, тонули друг в друге, и не было на свете ничего, кроме них. Оба точно вернулись домой, к себе. Не было будущего, не было и прошлого. Было только настоящее — покой, тишина и мир.

Снова вошла сестра и сделала отметку на температурном листе; они почти не заметили ее. Они смотрели друг на друга. Солнце медленно соскальзывало вниз, словно нехотя расставаясь с этими красивыми, пламенеющими волосами; луч сполз на подушку, распластался пушистой кошкой из света, потом сместился дальше и стал медленно карабкаться вверх по стене. Они смотрели друг на друга. На голубых ногах пришли сумерки и заполнили комнату… Они неотрывно смотрели друг на друга, пока тени, выдвинувшиеся из углов комнаты, не закрыли своими темными крыльями это белое, это единственное лицо.

Дверь открылась, и вместе с хлынувшим потоком света в палату вошел врач, а за ним и сестра.

— Теперь вам пора идти, — сказала сестра.

— Да. — Штайнер встал и наклонился над постелью. — Завтра я приду снова, Мари.

Она лежала, словно наигравшийся до полного изнеможения, полуспящий, полугрезящий ребенок.

— Да, — проговорила она, и он не понял, сказано ли это ему или кому-то другому, привидевшемуся ей во сне. — Да, приходи опять.

В коридоре Штайнер дождался врача и спросил, сколько ей еще осталось жить. Врач смерил его взглядом.

— Не более трех-четырех дней, — сказал он. — Чудо, что она не умерла до сих пор.

— Благодарю вас.

Штайнер медленно спустился по лестнице. Выйдя из подъезда, он остановился и вдруг увидел город, раскинувшийся вокруг. Утром он никак не воспринимал его, но теперь улицы, дома, площади, — все обрело полную отчетливость, и от этого нельзя было уйти. Он видел опасность, незримую и безмолвную, подстерегавшую его на каждом углу, в каждой подворотне, притаившуюся в каждом лице. Он знал, что сделать почти ничего нельзя. Место, где его могли схватить, как зверя у водопоя в джунглях, — вот оно, это белое, каменное строение за его спиной. Но он также знал, что должен прятаться, — иначе он не сможет приходить сюда. Три-четыре дня. Ничто и целая вечность. Он подумал, не разыскать ли кого-нибудь из старых друзей, но потом решил отправиться в какой-нибудь отель средней руки. В первый день там на него не обратят внимания.

Керн сидел в камере тюрьмы «Ля сантэ» с австрийцем Леопольдом Бруком и вестфальцем Мэнке. Они клеили бумажные пакеты.

— Знали бы вы, ребята, до чего жрать охота! — сказал Леопольд. — Передать невозможно! С удовольствием сожрал бы клейстер, если бы за это не полагалось наказания!

— Подожди, — ответил Керн. — Через десять минут принесут жратву.

— Какой от нее толк! Еще больше голодным будешь. — Леопольд надул пакет и, злобно хлопнув по нему, порвал. — И зачем только человеку желудок, да еще в такое проклятое время! Как подумаешь об окороке или даже о свиных ножках — и прямо хочется разбить в щепы всю эту лавочку!

Мэнке поднял глаза.

— А мне, наоборот, рисуется огромный бифштекс с кровью, — заявил он. — С луком и жареным картофелем. И конечно, пиво, холодное как лед.

— Прекрати! — застонал Леопольд. — Давайте говорить о чем-нибудь другом. Например, о цветах.

— А почему именно о цветах?

— Ну, вообще о чем-нибудь прекрасном, неужели ты не понимаешь? Надо же нам как-то отвлечься!

— Цветы меня не отвлекают.

— Однажды я видел несколько розовых кустов. — Леопольд судорожно пытался сосредоточиться на этом воспоминании. — Прошлым летом. Перед тюрьмой в Палланце. На закате, когда нас выпустили на волю. Красные розы. Такие красные, как… как…

— Как сырой бифштекс, — подсказал Мэнке.

— Ах, чтоб тебе пусто было!

Щелкнул замок.

— Принесли жратву, — сказал Мэнке.

Дверь отворилась. Но это был не служитель, разносивший пищу, а надзиратель.

— Керн… — сказал он.

Керн встал.

— Пойдемте со мной! К вам пришли!

— Вероятно, президент республики, — предположил Леопольд.

— А может, Классман. Ведь у него есть паспорт. Вдруг он принес какую-нибудь еду.

— Масло! — вдохновенно произнес Леопольд. — Большой кусок масла! Желтого, как подсолнух!

Мэнке ухмыльнулся:

— Знаешь, Леопольд, ты все-таки лирик! Нашел когда думать о подсолнухах!

Керн резко остановился в дверях, будто кто-то ударил его кулаком в грудь.

— Рут! — сказал он, задыхаясь. — Как ты сюда попала? Тебя тоже схватили?

— Нет, Людвиг, нет!

Керн мельком взглянул на надзирателя, безучастно прислонившегося к стенке. Затем быстро подошел к Рут.

— Ради всего святого, немедленно уходи отсюда! — прошептал он по-немецки. — Ты не понимаешь, что происходит! В любую минуту тебя могут арестовать. Это — месяц тюрьмы. При вторичном аресте — полгода! Поэтому поскорее уходи… немедленно!

— Месяц! — Рут испуганно посмотрела на него. — Ты должен просидеть здесь целый месяц?

— А что тут такого! Просто не повезло! Но ты… не будь легкомысленна! Здесь каждый может потребовать у тебя документы! В любую секунду!

— Да есть у меня документ!

— Что?

— У меня есть вид на жительство, Людвиг!