Щелкнула дверь. Штайнер слегка повернул голову. Через плечо он увидел, что это дверь комнаты, где лежит Мари. Сестра выглянула в щель, но, встретив его взгляд, мгновенно отпрянула назад.
— Ага, — сказал Штайнер, — вот почему…
— Уж мне эта любовь! — Штайнбреннер снова захихикал. — Из-за нее самые хищные птички прилетают обратно в гнездо — на благо государства, на радость друзей.
Штайнер смотрел на эту пятнистую физиономию с вдавленным подбородком и синеватыми тенями под глазами. Он смотрел спокойно — знал, что его ждет. Но пока все это еще было где-то далеко и как бы не касалось его. Штайнбреннер подмигнул, облизнул губы и сделал шаг назад.
— У тебя все еще нет совести, Штайнбреннер? — спросил Штайнер.
Тот усмехнулся:
— Что ты, дорогой! Есть у меня совесть, и притом совершенно чистая. И чем больше вашего брата проходит через мои руки, тем чище она становится. Сплю отлично. Впрочем, для тебя я сделаю исключение: приду к тебе ночью — поболтаем немного. Отвести его! Живо! — вдруг добавил он грубым голосом.
Штайнер спускался по лестнице в сопровождении конвойных. Люди, шедшие навстречу, останавливались и молча пропускали их. И на улице, где бы они ни проходили, кругом сразу воцарялось молчание. Штайнера привели на допрос к пожилому чиновнику. Тот записывал показания в протокол.
— Зачем вы вернулись в Германию? — спросил чиновник.
— Хотел повидаться с женой перед ее смертью.
— Кого вы встретили из ваших политических друзей?
— Никого.
— Для вас лучше отвечать мне здесь, прежде чем вас переведут туда.
— Я уже ответил: никого.
— По чьему поручению вы приехали?
— У меня нет никаких поручений.
— К какой политической организации принадлежали вы за границей?
— Ни к какой.
— На что же вы существовали?
— На то, что зарабатывал. Как видите, у меня есть австрийский паспорт.
— С какой группой вы должны были установить связь?
— Будь у меня такая цель, я бы прятался по-другому. Я знал, что делаю, когда отправился к своей жене.
Чиновник задал ему еще много других вопросов. Затем внимательно изучил его паспорт и последнее письмо от жены, изъятое при обыске. Он посмотрел на Штайнера, затем вновь перечитал письмо.
— После обеда вас переведут в гестапо, — сказал он, закончив допрос, и пожал плечами.
— Хочу вас попросить кое о чем, — обратился к нему Штайнер. — Речь идет о пустяке, но для меня это все. Моя жена жива. Врач говорит, что ей не протянуть больше одного-двух дней. Она знает, что завтра я приду к ней снова. Если я не приду, она поймет, что я здесь. Я не прошу ни сострадания, ни каких-либо льгот. Но я хочу, чтобы моя жена умерла спокойно. Оставьте меня здесь на один или два дня и разрешите мне видеться с женой.
— Никак нельзя. Не могу же я помочь вам бежать.
— Я не убегу. Палата находится на пятом этаже и имеет лишь один выход. Если кто-нибудь будет приводить меня туда и охранять дверь — я ничего не смогу сделать. Прошу вас об этом не ради себя, а ради умирающей женщины.
— Невозможно, — сказал чиновник. — Это вне моей компетенции.
— Это в вашей компетенции. Вы можете еще раз вызвать меня на допрос. Вы можете сделать так, чтобы я снова увиделся с женой под тем, например, предлогом, что я предположительно буду говорить с ней о вещах, которые вам важно узнать. По той же причине конвойные должны оставаться в коридоре за дверью. Вы могли бы также распорядиться, чтобы сестра-сиделка, чья благонадежность не вызывает сомнений, находилась во время свидания в палате и слышала наш разговор.
— Все это ерунда. Ни вы, ни ваша жена ничего не скажете друг другу.
— Конечно, не скажем. Она ведь ничего и не знает. Но она умрет спокойно.
Чиновник задумался и принялся перелистывать бумаги.
— Тогда мы вас допрашивали относительно группы VII. Вы не назвали имен. В промежутке мы нашли Мюллера, Бэзе и Вельдорфа. Вы назовете нам имена остальных?
Штайнер молчал.
— Вы готовы назвать нам эти имена, если я дам вам возможность видеться с женой в ближайшие два дня?
— Хорошо, — сказал Штайнер после паузы.
— Тогда назовите их.
Штайнер молчал.
— Хотите назвать две фамилии завтра, а остальные послезавтра?
— Я назову их вам послезавтра.
— Вы это обещаете?
— Да.
Чиновник долго смотрел на него.
— Я посмотрю, что смогу сделать. А теперь вас отведут в камеру.
— Не вернете ли вы мне письмо? — спросил Штайнер.
— Письмо? Вообще говоря, оно должно остаться в деле. — Чиновник нерешительно повертел письмо в руках. — Впрочем, ничего отягощающего в нем нет. Ладно, возьмите.
— Благодарю, — сказал Штайнер. Чиновник нажал на кнопку звонка и приказал конвойному увести Штайнера. «Жаль его, — подумал он, — но что поделаешь».
Проявишь капельку человечности — и сам попадешь в эту адову кухню. И вдруг он грохнул кулаком по столу.