Она достала из кармана бумажку и показала ее Керну. Тот широко раскрыл глаза.
— Иисусе Христе! — медленно произнес он немного погодя. — Значит, правда! Так сказать, непреложный факт! Это все равно что кто-то воскрес из мертвых! Хоть один раз выгорело! Кто помог? Комитет беженцев?
— Да. Комитет и Классман.
— Господин надзиратель, — сказал Керн, — разрешается ли арестованному поцеловать даму?
Надзиратель вяло посмотрел на него.
— По мне — так сколько угодно, — ответил он. — Лишь бы она не передала вам при этом нож или напильник!
— При месячном сроке это вряд ли имеет смысл.
Надзиратель свернул сигарету и закурил.
— Рут! — сказал Керн. — Вы знаете что-нибудь о Штайнере?
— Нет, ничего. Марилл говорит, что узнать о нем что-либо невозможно. Штайнер наверняка не станет писать. Просто возьмет и вернется. Вдруг придет к нам, и все.
Керн недоверчиво поглядел на нее:
— Марилл серьезно верит в это?
— Все мы верим, Людвиг. А что нам еще делать?
Керн кивнул:
— Действительно, делать больше нечего. Он уехал только неделю назад. Может быть, все-таки пробьется.
— Должен пробиться. Ничего другого я себе не представляю.
— Время вышло, — сказал надзиратель. — На сегодня хватит.
Керн обнял Рут.
— Возвращайся! — прошептала она. — Возвращайся поскорее! Ты останешься здесь, в «Сантэ»?
— Нет. Нас перебросят к границе.
— Я попробую добиться еще одного свидания! Возвращайся! Я люблю тебя! Приходи скорее! Мне страшно! Я хочу поехать с тобой!
— Это невозможно. Твой вид на жительство действителен только в Париже. Я вернусь.
— Я принесла тебе деньги. Они спрятаны под бретелькой. Вытащи их, когда поцелуешь меня.
— Мне ничего не нужно. Хватит того, что у меня есть. Оставь их себе! Марилл тебя не бросит. Может быть, скоро и Штайнер приедет.
— Время вышло! — повторил надзиратель. — Не плачьте, детки! Ведь не на гильотину он идет!
— Прощай! — Рут поцеловала Керна. — Я люблю тебя. Возвращайся, Людвиг!
Оглянувшись, она взяла пакет, лежавший на скамье.
— Здесь немного еды. Внизу пакет проверили, все в порядке, — обратилась она к надзирателю. — Прощай, Людвиг!
— Я счастлив, Рут! Господи, до чего я счастлив, что у тебя есть вид на жительство. Теперь эта тюрьма будет для меня раем!
— Ну, пошли! — сказал надзиратель. — Пошли обратно в рай!
Керн взял пакет. Он оказался довольно тяжелым. По дороге в камеру надзиратель задумчиво проговорил:
— Моей жене, знаете ли, шестьдесят лет, и у нее появился небольшой горб. Иногда мне это бросается в глаза.
Керн пришел в камеру в момент, когда служитель стоял у двери и раздавал миски с супом.
— Керн, — проговорил Леопольд с кислой миной. — Снова картофельный суп без картофеля.
— Это овощной суп, — заметил служитель.
— Скажешь еще, что это кофе, — ответил ему Леопольд. — Тебе я верю на слово…
— Что у тебя в пакете? — обратился к Керну вестфалец Мэнке.
— Еда. Только не знаю какая.
Лицо Леопольда засияло, как алтарь католического собора.
— Ну-ка, разверни его! Быстро!
Керн развязал шпагат.
— Масло! — молитвенно прошептал Леопольд.
— Как подсолнух! — добавил Мэнке.
— Белый хлеб! Колбаса нескольких сортов! Шоколад! — в экстазе продолжал Леопольд. — И вот еще… глянь-ка… целая головка сыра!
— Как подсолнух, — повторил Мэнке.
Леопольд не обратил внимания на насмешку и горделиво выпрямился.
— Служитель! — повелительно произнес он. — Возьмите свою гнусную баланду и пойдите-ка вы с ней к…
— Стоп! — прервал его Мэнке. — Не спеши! Ох уж эти мне австрийцы! В 1918 году мы из-за них проиграли войну! Давайте миски сюда, — сказал он служителю.
Он взял их и расставил на скамье. Положив сюда же остальное продовольствие, он с умилением принялся созерцать этот натюрморт. На стене, прямо под сыром, красовалось написанное каким-то заключенным изречение: «В жизни все — одно мгновение, даже пожизненное заключение!»
Мэнке ухмыльнулся.
— Будем считать овощной суп чаем, — объявил он. — А теперь давайте поужинаем, как образованные люди! Как ты считаешь, Керн?
— Аминь! — ответил тот.
— Завтра я приду к тебе снова, Мари.
Штайнер склонился над ее спокойным лицом и выпрямился. В дверях стояла сестра. Она скользнула по нему быстрым взглядом, но тут же отвела глаза в сторону. Стакан на блюдце в ее руке дрожал и тихо позвякивал.
Штайнер вышел в коридор.
— Стой! — скомандовал чей-то голос.
Справа и слева от двери стояло по эсэсовцу в форме и с пистолетом в руке. Штайнер остановился. Он даже не испугался.
— Как вас зовут?
— Иоганн Губер.
— Пройдите со мной к окну.
Подошел кто-то третий и внимательно вгляделся в него.
— Это Штайнер, — сказал он. — Никаких сомнений. Я узнаю его. Да и ты, Штайнер, пожалуй, тоже узнал меня, а?
— Я не забыл тебя, Штайнбреннер, — спокойно ответил Штайнер.
— Это тебе и не удастся, — захихикал тот. — Добро пожаловать! Сердечно приветствую тебя на родине! Я действительно рад видеть тебя снова. Надо полагать, теперь ты погостишь у нас немного, не так ли? Мы открыли великолепный новый лагерь со всеми удобствами. Полный комфорт!
— Могу себе представить.
— Наручники! — скомандовал Штайнбреннер. — Из предосторожности, мой дорогой. Мое сердце разрывается на части при мысли, что ты снова улизнешь.