Избранные произведения в одном томе

— Клод — журналист, — заявила Жинетт, напомнив Бошеру гостеприимную хозяйку, представляющую друг другу своих гостей. — Один из самых известных во Франции. Я и нашла-то его потому, что увидела в газете знакомое имя.

— Поздравляю. В том смысле, что вы — журналист. В детстве я, как и любой мальчишка в Америке, страстно хотел стать репортером. Но работодатели не обращали на меня внимания.

«Значит, она наткнулась на его имя в газете. Я был прав, — подумал Бошер, — она сама позвонила ему, о случайной встрече на улице не может быть и речи».

— По-моему, это я должен вас поздравить, — пожал плечами Мастре. — С тем, что этой работы вы так и не получили. Человека, который принял меня в газету, я считаю временами своим заклятым врагом. — В голосе его прозвучали усталость и разочарование. — К примеру, я никогда не смогу одеть свою жену так, как сейчас выглядит Жинетт. И в отличие от вас шестинедельная туристическая поездка по Европе мне тоже не по карману.

А ведь мужчине очень непросто сделать такое мучительное признание, мелькнуло в голове у Бошера.

— Так вы женаты?

— Навеки.

— У него четверо детей, — вставила Жинетт.

Слишком поспешно, подумал Бошер.

— Пытаюсь собственными силами выправить демографический дисбаланс, доставшийся Франции в наследство от Наполеона, — с иронией улыбнулся Мастре.

— Ты видела его детей? — поинтересовался Бошер.

— Нет, — кратко ответила Жинетт, не вдаваясь в подробности.

После того как официант поставил на столик бокалы, Мастре поднял свой.

— За приятный отдых в приятной стране! — с той же иронией в голосе произнес он. — И за скорое возвращение.

Все выпили. За столом повисло неловкое молчание.

— Что у вас за специализация? — спросил наконец Бошер. — Я имею в виду, есть ли у вас какие-то любимые темы?

— Война и политика. Самые выигрышные.

— Пожалуй. Во всяком случае, вам не приходится сидеть сложа руки.

— Да. У нас полно дураков и скотов, которые просто не дадут бездельничать.

— Что, по-вашему, ожидает Францию? — Бошер принял решение быть вежливым и поддержать разговор: черт побери, нужно же выяснить, для чего Жинетт понадобилось их знакомить.

— Что нас ожидает? Сдается мне, эта фраза стала во Франции чем-то вроде приветствия. Ее слышишь куда чаще, чем «доброе утро» или «как дела». — Мастре пожал плечами. — Ожидают неприятности.

— Неприятности ожидают всех, — заметил Бошер. — И Америку тоже.

— Хотите сказать, — в глазах Мастре прыгала холодная усмешка, — что Америку захлестнет волна насилия и политических убийств? Что там начнется гражданская война?

— Нет. А здесь, вы считаете, это возможно?

— Здесь в известной степени это уже происходит.

— И продолжится?

— Может быть. Только в более явной форме.

— Как же скоро?

— Рано или поздно.

— Это звучит слишком пессимистично.

— Население Франции состоит исключительно из пессимистов. Поживете здесь подольше, сами поймете.

— Но если то, о чем вы говорите, и в самом деле случится, кто победит?

— Силы зла. Не навечно, надеюсь, но на какое-то время. И период этот нужно будет как-то прожить. Удовольствие весьма сомнительное.

— Том, — включилась в разговор Жинетт, внимательно ловившая слова Мастре, — может, я поясню? Клод работает в либеральной газете, и правительство уже несколько раз конфисковывало тиражи из-за его статей про Алжир.

— Если газета с моей статьей поступает в продажу, я начинаю упрекать себя в трусости, — заметил Мастре.

Какое трогательное самодовольство, подумал Бошер. Собеседник нравился ему все меньше и меньше.

— Есть еще один момент, Том, — сказала Жинетт и повернулась к Мастре. — Ты не будешь против, Клод?

— По-твоему, его это заинтересует? К подобным вещам американцы просто не умеют относиться серьезно.

— Я — очень серьезный американец. — Бошер впервые за время разговора позволил себе едва заметную ноту раздражения. — Я от корки до корки прочитываю каждый выпуск журнала «Тайм».

— Вы смеетесь надо мной, но я вас не виню. Сам виноват, — произнес Мастре. — Может, еще немного выпьем?

Бошер сделал знак официанту.

— Что ты собиралась сказать, Жинетт? — На этот раз он сдержал раздражение.

— Про письма и телефонные звонки.

— Какие письма? Какие звонки?

— С угрозами убить меня, — легко бросил Мастре. — Письма приходят обычно на мое имя, а звонят жене. Естественно, она начинает нервничать. Особенно когда к телефону приходится подходить раз пять или шесть в день.

— Кто же их пишет? — Бошер с радостью не поверил бы услышанному, однако в манере речи Мастре было нечто такое, отчего становилось ясно: каждое произнесенное им слово — правда. — Кто звонит?

— Трудно сказать. Шизофреники, старушки, профессиональные острословы, отставные офицеры, наемные убийцы… Имен своих они не называют. Ничего нового, анонимное письмо всегда было излюбленным жанром французской литературы.

— Вы считаете все это серьезным?

— Временами. — Мастре подождал, пока официант удалится от их столика. — Когда чувствую усталость или когда идет дождь, я воспринимаю это всерьез. Во всяком случае, некоторые из них наверняка не шутят.

— Что же вы намерены делать?

— Ничего, — с удивлением ответил Мастре. — А что тут можно сделать?