Ровно в восемь в отель вошла пара. Молоденькая девушка со светлыми волосами и славянскими чертами лица. Симпатичная, улыбчивая. Несомненно, она не могла тратить на одежду сколько хотела. Жан-Жаку она бы понравилась, но он не стал бы показываться с ней на людях, не пригласил бы в ресторан, где бывали его друзья. Мужчина, высокий, седеющий, держался очень уверенно. Неброский, но дорогой серый костюм полностью соответствовал голосу, который она слышала по телефону. Розмари отвела взгляд и застыла в ожидании. Мужчина переговорил с портье по-французски, и тот указал на Розмари, сидящую у окна. Пара направилась к ней. Оба улыбались.
— Надеюсь, мы не заставили вас ждать, миссис Маклайн, — сказал Гаррисон.
Она поднялась, протянула ему руку и улыбнулась. Решила, что этот вечер не принесет сюрпризов.
Она не ожидала, что спиртное польется рекой. Гаррисон четко выдерживал график: порция виски каждые пятнадцать минут. Для всех, включая девушку. Ее звали Анна. Приехала из Польши четыре месяца назад. С сомнительными документами. Она работала секретарем, знала пять языков. Хотела выйти замуж за американца, ради паспорта, чтобы ее не отправили обратно в Варшаву. Фиктивный брак, она этого не скрывала. Новый паспорт и быстрый развод.
Гаррисон имел какое-то отношение к английскому посольству. Он отечески смотрел на Анну, и Розмари подумала, что девушку, похоже, английский паспорт не устраивал, вот Гаррисон и подыскивал ей подходящего американца. Он вновь заказал виски. Алкоголь на него почти не действовал. Сидел он с прямой спиной, руки его не дрожали, когда он закуривал сам или подносил зажигалку к сигаретам дам; язык не заплетался. Если Империя и рухнула, то не из-за таких, как Гаррисон.
Они сидели в маленьком, окутанном полумраком баре неподалеку от отеля Розмари. Удобное местечко, как сказал Гаррисон. В Париже он знал тысячи удобных местечек, Розмари в этом не сомневалась. И в баре хватало его знакомых. Англичан того же возраста, за сорок, и молодых французов. Стаканы с виски прибывали как по расписанию. Розмари казалось, что сумрак в баре сгущался, но она чувствовала: ее глаза сияют все ярче. А впереди маячил обед. С молодым американцем. Розмари уже не помнила, где они должны с ним встретиться и когда.
Они говорили о Берте. Об Афинах. Военные только что взяли там власть. Берту это наверняка понравилось. Он обожал риск.
— Я за него боюсь, — вздохнул Гаррисон. — Дело всегда кончается тем, что его бьют. Ему это нравится. Но как бы на этот раз его не выловили из Пирейской бухты. Странный у него вкус.
Розмари кивнула:
— У меня такое же ощущение. Я даже сказала ему об этом. «Дорогуша, — ответил мне Берт, — от судьбы не уйдешь. Как написано на роду, так и будет».
Анна улыбалась, глядя на пятый стакан виски. Она напомнила Розмари ее дочь, которая иногда, перед сном, вот так же загадочно улыбалась над стаканом молока. И у одиннадцатилетних бывают свои секреты.
— И я знала еще одного такого человека, — сказала Розмари. — Художник по интерьеру. Невысокий милый мужчина. Лет пятидесяти с небольшим. Тихий, спокойный. Не такой откровенный, как Берт. Американец. Трое матросов забили его до смерти в баре в Ливорно. Никто не мог понять, каким ветром его занесло в Ливорно. — Как же его звали? Она же знала и имя, и фамилию. Точно знала. Встречалась с ним десятки раз, часто разговаривала на вечеринках. Он изобрел стул, она это помнила. И злилась на то, что память отказывалась подсказать его имя. Дурной признак. Если ты многократно говорила с этим человеком, если человека, оставившего о себе заметный след (создать новый стул — такое по плечу далеко не каждому), убили, ты должна хотя бы помнить его имя. Дурной, очень дурной признак.
Вновь принесли виски. Анна улыбалась. В баре становилось все сумрачнее. Розмари сожалела о том, что Берт в Афинах. Танки на улицах, комендантский час, люди, дрожащие под дулом автомата, нервные солдаты, которые едва ли поймут шутки английского гея.
Они перешли Сену по мосту. Реку, текущую средь монументов. Париж — Библия в камне. Виктор Гюго. Такси едва не размазало их по мостовой.
— Sales cons![255]
— крикнул таксист.— Ta gueule![256]
— ответил Гаррисон, выйдя из образа английского джентльмена.Анна улыбнулась.
— Улицы полны опасности. — Гаррисон взял ее под локоть. — Один мой приятель, француз, случайно зацепил другой автомобиль на маленькой улочке неподалеку от Оперы. Так второй водитель, разъяренный как бык, выскочил из кабины, ударил его один раз и убил. На глазах у жены. Оказался каратистом.
Анна улыбнулась:
— В Варшаве все гораздо хуже.