Избранные произведения в одном томе

Розмари надеялась, что он не будет вдаваться в подробности. Еда пришлась ей по вкусу, виски вкупе с вином подняли ей настроение, и очень не хотелось, чтобы рассказы об ужасах войны омрачали ее пребывание в Париже. К счастью, Кэррол оказался молчуном, и продолжения не последовало. Правда, он полез в карман пиджака, достал фотографию и положил перед Розмари. В те дни такие фотографии заполонили все газеты. Женщина лет восьмидесяти, вся в черном, с протянутой рукой сидит на корточках у каменной стены. Рядом с ней, таращась в объектив, голый голодный ребенок. А мимо, не удостоив их и взглядом, проходит стройная, ярко накрашенная, с начесанными волосами девушка-азиатка в шелковом платье с длинным разрезом, позволяющим полюбоваться ее великолепными ногами. На стене накарябана надпись: «Бог был здесь, но уже ушел».

— Я сделал ее для редактора отдела религии, — пояснил Кэррол и налил себе вина.

Анна взяла фотографию.

— Какая девушка! Будь я мужчиной, и думать бы забыла про белых женщин. — Она протянула фотографию молодому англичанину.

Тот долго смотрел на снимок.

— Насколько мне известно, в Китае больше нет нищих. — Он покраснел, словно отпустил непристойную шутку, и положил фотографию на стол.

Элдред Гаррисон искоса взглянул на нее.

— Новое американское искусство. Граффити. От нашей стены вашей стене.

Кэррол убрал фотографию в карман.

— Я не видел женщины два с половиной года, — сообщил Гаррисон стейку, лежащему на его тарелке.

Париж, подумала Розмари, столица удивительных разговоров. Флобер и его друзья. Она начала подыскивать предлог, чтобы уйти, не дожидаясь десерта. Молодой англичанин добавил в ее бокал вина.

— Спасибо, — поблагодарила она.

Англичанин в смущении отвернулся. Прекрасный длинный английский нос, светлые ресницы, румянец во всю щеку, полные, как у девушки, губы. И в кармане «Алиса в Стране чудес», подумала Розмари, вспоминая прочитанный летом «Конец пути». Все эти разговоры о войне. Она задалась вопросом, а что он ответит, если она шепотом спросит его: «Среди ваших знакомых нет надежного гинеколога, который может сделать аборт?»

— В нашем лагере были гуркхи, человек двести. — Гаррисон начал резать бифштекс. «Этот вечер нам суждено провести на Дальнем Востоке», — подумала Розмари. — Отличные парни. Великолепные солдаты. Японцы изо всех сил старались перетянуть их на свою сторону. Братья по крови, угнетаемые белыми империалистами, и все такое. Кормили их лучше других, давали им сигареты. Гуркхи делились едой с остальными пленниками. Что же касается сигарет… — Гаррисон покачал головой: поведение гуркхов и теперь, по прошествии стольких лет, продолжало удивлять его. — Они брали сигареты молча. А затем все как один рвали их на мелкие кусочки на глазах у охранников. Охранники смеялись, на следующий день вновь приносили сигареты, и история повторялась. Так продолжалось больше шести месяцев. Фантастическая дисциплина. Не знаю, кто мог бы с ними сравниться. Настоящие солдаты. Вокруг грязь, пыль, люди дохли как мухи, а они твердо стояли на своем.

Гаррисон отпил вина. Рассказ о давних лишениях, похоже, вызвал у него жажду. Разыгрался и аппетит.

— Наконец полковник собрал их всех и заявил, что это надо прекратить. Мол, уверенность японцев в том, что они могут подкупить гуркхов, унижает их достоинство. Он сказал, что на поползновения японцев пора дать достойный ответ. И ответом должно стать убийство охранника. У всех на глазах. Орудием убийства выбрали лопату. Ее следовало заточить, а утром обрушить на голову охранника. — Гаррисон доел стейк, отодвинул тарелку. Мыслями он был в Азии. — Полковник вызвал добровольца. Гуркхи как один шагнули вперед, словно на параде. Полковник не колебался ни секунды. Указал на того, что стоял перед ним. Всю ночь тот большим камнем затачивал лопату. А утром шагнул к охраннику, который зачитывал перечень работ на день, и раскроил ему череп. Гуркха тут же пристрелили, потом обезглавили еще пятьдесят человек. Но японцы перестали предлагать гуркхам сигареты.

— Я рад, что та война закончилась, когда я был маленьким, — сказал Кэррол.

— Извините, — встала Розмари, — я на минуточку.

Женский туалет находился на втором этаже. По лестнице она поднималась осторожно, крепко держась за перила, и старалась не шататься. В туалете омыла холодной водой веки — но столь слабенькое средство не могло совладать с выпитыми виски и вином и пятью десятками обезглавленных гуркхов. Она подкрасила губы. Из зеркала на нее смотрело удивительно радостное лицо американской туристки, наслаждающейся и вечером, который она проводит в Париже, и компанией, в которой оказалась в этот вечер. Будь в ресторане дверь, через которую Розмари могла бы незаметно выскользнуть, она бы вернулась в отель.

— Брайан! — воскликнула она. — Брайан Армстид! — Так звали художника по интерьеру, которого убили в Ливорно. Он занимался йогой, а однажды, когда они случайно встретились на пляже в Саутгемптоне, она обратила внимание, что у него крепкое загорелое тело и очень маленькие ступни с ухоженными ногтями.