Я вновь подставляю лицо холодным струям. Джастин этого не признает, но он хочет, чтобы я продолжала; ему нравится, что я делаю это для него. Для наших детей. Наши дети смогут читать и рисовать фигурки из палочек, а запачкаюсь только я одна. Я смогу с этим жить. Глотаю воду. Я горю.
Подстегнутый передозировкой пурнейта, младенец выходит на свет за считаные минуты. Слипшиеся волосы новорожденного появляются и исчезают. Я дотрагиваюсь до крошечной макушки.
— Почти все, Майя.
Новая схватка. Головка оказывается в моих руках — сморщенное старческое личико, торчащее из тела Майи, словно голем из земли. Еще два толчка — и младенец целиком выскальзывает из нее. Я прижимаю к себе мокрое тельце, а санитарка перерезает пуповину.
«МедАссист» на краю моего зрения мигает красным: сердце младенца не бьется.
Майя смотрит на меня. Родильной простыни нет, и она видит все то, что мы стараемся не показывать роженицам. Она раскраснелась. Черные волосы прилипли к лицу.
— Девочка или мальчик? — заплетающимся языком спрашивает она.
Я не могу пошевелиться, распятая ее взглядом. Наклоняю голову.
— Ни то, ни другое.
Поворачиваюсь и роняю окровавленный влажный комок в мусорный контейнер. Ароматизатор маскирует железный запах, пропитавший воздух. Младенец лежит в контейнере, свернувшись в клубок, невозможно крошечный.
— Девочка или мальчик?
Глаза Бена распахнуты так широко, что, кажется, он больше никогда не моргнет.
— Все хорошо, дорогая. Он не был ни тем, ни другим. В следующий раз получится. Ты это знаешь.
Майя выглядит потрясенной.
— Но я чувствовала, как он брыкается.
Из нее выскальзывает синяя плацента. Я бросаю ее в контейнер с младенцем и перекрываю пурнейт. Питоцин уже остановил кровотечение. Санитарки накрывают Майю чистой простыней.
— Я чувствовала, — повторяет она. — Он вовсе не был мертвым. Он был жив. Мальчик. Я чувствовала его.
Я впрыскиваю ей делонол. Она умолкает. Одна санитарка выкатывает ее из палаты, а другая начинает прибирать комнату. Возвращает на место родильный экран. Все готово для следующего пациента. Я сижу возле контейнера для биологически опасных отходов, опустив голову между коленями, и дышу. Просто дышу. Лицо горит от царапин, оставленных ногтями Майи.
Наконец я заставляю себя встать, отнести контейнер к мусоропроводу и открыть его. Тельце лежит внутри. Выходя из матери, они всегда кажутся такими большими, но сейчас, в контейнере для отходов, младенец выглядит крошечным.
Это пустое место, — говорю я себе. Несмотря на маленькие ручки, и сморщенное личико, и миниатюрный пенис, это пустое место. Просто сосуд для загрязняющих веществ. Я убила его через несколько недель после зачатия посредством постоянной низкой дозы нейротоксинов, которые выжгли мозг и парализовали движения развивавшегося в матке плода. Пустое место. Способ очистить жировые клетки женщины, которая находится на самом верху отравленной пищевой цепи и хочет иметь ребенка. Пустое место.
Я поднимаю контейнер и отправляю тельце в трубу. Оно исчезает, унося химикаты своей матери в мусоросжигатель. Жертва. Небрежная жертва из крови, клеток и человечности, чтобы у следующего ребенка было будущее.
— Интеллектуальный патруль.? Пока туда ходят только их лодки. — Он нахмурился, сообразив, что его ферзю угрожает оставшийся у Шрирама конь.
Шрирам молчал, не прикасаясь к своим фигурам. Лалджи оторвал взгляд от доски, и его удивило серьезное выражение лица друга.
— Я заплачу, — заявил Шрирам. — Я и другие. Есть человек, которого мы хотели бы видеть на юге. Особенный человек.
— Так почему не отправить его на юг на гребном колесе? Плыть вверх по реке очень дорого. Это сколько же мегаджоулей уйдет? Я буду вынужден поменять пружины лодки, и что тогда скажет патруль? «Куда ты плывешь, чудак-индиец, на своей маленькой лодке с таким количеством пружин? Далеко? И с какой же целью?» — Лалджи покачал головой. — Пусть ваш человек поедет на пароме или на барже. Разве так не дешевле? — Он махнул рукой на шахматную доску. — Твой ход. Тебе следует взять моего ферзя.
Шрирам задумчиво покачал головой, но хода делать не стал.
— Дешевле, да…
— Но?
Шрирам пожал плечами:
— Быстрая, незаметная лодка привлечет меньше внимания.
— И о ком идет речь?
Шрирам огляделся по сторонам, и на его лице появилось вороватое выражение. Метановые лампы горели призрачным бирюзовым светом за соседскими окнами, испещренными дождевыми каплями. Дождь барабанил по крышам и заливал водой пустой переулок. Где-то звал подругу чешир, едва слышно мяукая, но его голос заглушал шум падающей воды.
— Крео дома?
Лалджи удивленно приподнял брови.
— Ушел в гимназию. А что? Какое это имеет значение?
Шрирам пожал плечами и смущенно улыбнулся:
— Будет лучше, если некоторые сведения останутся только между нами, старыми друзьями, которых многое связывает.
— Крео со мной уже много лет.
Шрирам что-то невнятно проворчал, снова огляделся, наклонился вперед и понизил голос, заставив Лалджи также податься ближе.
— Есть человек, которого очень хотели бы отыскать компании-калорийщики. — Он постучал по своей лысой голове. — Очень умный человек. Мы хотим ему помочь.