Костер был разложен на краю одной из многочисленных известняковых плит, часто встречающихся в наших лесах. В его ярком свете я увидел Смеющуюся жрицу — старую Литу, скорчившуюся на ржавой железной скамейке. В лесу полно подобных вещей — вся эта территория когда-то была природным парком Древних, и они, судя по всему, любили украшать природу скамейками.
Лита была одета в зеленое, в седых волосах виднелись ромашки, а с пояса свисали сухие стручки. Она сидела, закрыв лицо руками; треск костра заглушал все прочие звуки, но по тому, как вздрагивали ее плечи, я понял, что она плачет.
Никому на свете не хочется спрашивать плачущую женщину: «Что случилось?» Ты пытаешься убедить себя в том, что она тебя еще не видела и можно уйти до того, как тебя заметят. Но настоящий мужчина всегда проявляет сочувствие, как бы ни тяжело было притворяться, будто тебя действительно волнуют чужие слезы.
Глубоко вздохнув, я произнес:
— Привет, Лита, как дела?
Она закричала. Вернее, лишь коротко вскрикнула — вряд ли я успел ее всерьез напугать. И тем не менее приложила руку к груди и пошатнулась, словно намеревалась лишиться чувств. Что за наигранное поведение!
— Это всего лишь я.
— Фуллин! — простонала она. — Ты меня до полусмерти напугал!
— Все в порядке, — кивнул я и добавил, чтобы ее успокоить: — Красивое у тебя платье.
Она посмотрела на меня так, словно намеревалась вцепиться мне в горло, но затем улыбнулась.
— Это моя одежда ко дню солнцеворота. Нравится?
— Стручки очень даже к месту, — одобрил я с умным видом. — Просто и со вкусом. — «Что бы еще сказать?» О том, из-за чего она плакала, я в любом случае спрашивать не собирался — у меня просто не хватило бы терпения выслушивать какую-либо горестную историю. — Прекрасная ночь, верно? И нет такой жары, как на прошлой неделе.
— Возможно, будет жарче, — заметила Лита.
— Думаешь?
— Сегодня солнцеворот, — сказала она, переходя на хорошо знакомый тон, которым всегда рассказывала всевозможные истории. — Вершина лета, когда Господин День в самом расцвете сил, а Госпожа Ночь увядает. Ты знаешь, что это значит?
— У Госпожи Ночи есть время на то, чтобы привести в порядок свою коллекцию драгоценных камней?
(В течение дня Госпожа Ночь обшаривает землю в поисках драгоценных камней, которые она затем обрабатывает и вывешивает на небе в виде звезд.)
— Это время церемонии солнцеворота, — сказала она. — Время танца, который склоняет чашу весов вновь в пользу Госпожи Ночи. Иначе день становился бы все длиннее и жарче, пока не наступил бы момент, когда солнце вообще бы не зашло и земля бы воспламенилась.
— Да, в этом не было бы ничего хорошего. Отец Каппи рассказывал мне об орбитах планет, их вращении, наклоне оси и так далее, но сейчас было не слишком подходящее время для того, чтобы обсуждать вопросы небесной механики, особенно после того, как Лита перестала плакать. Самое то — похлопать ее по плечу и уйти, прежде чем она вспомнит, что в первую очередь было причиной ее слез. Я осторожно коснулся ее плеча.
— Удачной церемонии. Я, пожалуй, пойду.
— Подожди, Фуллин… мне нужен мужчина.
Я удивленно посмотрел на нее.
— Ничего такого, — усмехнулась она. — Танец солнцеворота должен исполняться женщиной и мужчиной. Священная двойственность — я ведь учила тебя этому.
Если она меня этому и учила, то тогда я был женщиной. В мои женские годы случилось много такого, чего я не мог вспомнить, будучи мужчиной… или, вернее, много такого, запоминанием чего я себя попросту не утруждал. В годы, когда я был женщиной, моя мужская душа крепко спала в Гнездовье, и пытаться вызвать в памяти воспоминания моего женского «я» равносильно попыткам вспомнить сновидение. Тем не менее Лита нуждалась в поддержке.
— О да, священная двойственность, — пробормотал я. — Мужчина и женщина.
— И мне нужен ты как мужчина. — Положив ладонь мне на плечо, она пристально смотрела на меня туманными зелеными глазами. — Пожалуйста.
Наша Смеющаяся жрица знала мужчин еще лет за сорок до моего рождения. Уступить ей я не считал проявлением слабости, кроме того, я мог сказать Совету старейшин, что действительно спешил домой с новостью о чужаках, однако мне пришлось задержаться, чтобы помочь жрице провести церемонию. К тому же Лита смотрела на меня так, будто намеревалась вновь разрыдаться, если я скажу «нет».
— Что мне делать? — вздохнув, спросил я.
— Танцевать, — ответила она. — Это просто. Найди немного листьев и вплети их себе в волосы.
Я посмотрел на землю, затем на окружавшие нас ели и сосны.
— Иголки подойдут?
— Это тоже листья.
Я подобрал горсть рыжих гниющих иголок и снова вздохнул — потребовались бы недели, чтобы полностью вымыть их из моих волос. Стараясь не морщиться, я высыпал мусор себе на голову и пригладил ладонью.
— Этот танец надолго? Мне нужно назад в поселок.
— Я думала, у тебя канун Предназначения, — сказала Лита. — Разве оно не завтра?
— Кое-что случилось.
— Кое-что, касающееся и Каппи тоже?
Я осторожно взглянул на нее.
— Почему ты спрашиваешь?