— Вряд ли, — ответил Зефрам. — Насколько мне известно, всем детям рассказывали одну и ту же историю — иначе они могли бы тебе проговориться. Возможно, родители ей и рассказали, когда она стала достаточно взрослой, чтобы уметь хранить тайну, — но зачем? В поселке всем хотелось поскорее забыть эту историю.
Он отодвинул стул от стола, хотя за все время едва дотронулся до завтрака.
— Полагаю, — сказал он, не глядя на меня, — Лита решила сказать тебе о Стек, потому что сегодня День Предназначения. Она всегда жалела о том, что не смогла защитить свою ученицу. Лита упомянула имя Стек, но не сказала тебе правду?
— Нет.
— Видимо, не хватило смелости — она хотела рассказать тебе обо всем до твоего Предназначения, а потом не смогла. Это ей свойственно — Лита считает, будто Смеющаяся жрица должна быть воплощением отваги, но ей ее просто не хватает.
Я чувствовал, что Зефрам хочет сейчас быть воплощением праведного гнева, но у него это не получалось.
— Возможно, после того, как ты выберешь свое Предназначение, — продолжал он, — мы вместе отправимся на Юг и попробуем ее найти. Стек была хорошей женщиной, Фуллин, действительно хорошей. Все в поселке ее боялись — даже еще до того, как она выбрала Предназначение, — но Стек была доброй и нежной женщиной.
Добрая нежная женщина, которая пыталась убить Каппи и меня. Конечно, прежде чем напасть, она спросила, не зовут ли кого-то из нас Фуллин… И что случилось бы, если бы я ответил правду? Бросилась бы ко мне на шею, осыпая слюнявыми поцелуями? «О дитя мое, я вернулась, чтобы увидеть твое Предназначение!»
Это вполне могло быть причиной ее появления в поселке в канун Предназначения. Она наверняка считала годы и знала, что пришло мое время. Я мог представить, как она строила планы возвращения именно в этот день. А чтобы обрести защиту, Стек связалась с Лучезарным, убедила его прийти в поселок, чтобы наблюдать за церемонией Предназначения. Знал ли вообще Рашид, почему бозель притащила его сюда? Или она манипулировала им до такой степени, что Лучезарный считал, будто это его собственная идея?
Внезапно у меня возникло непреодолимое желание взять на руки Ваггерта. Мой сын! Он инстинктивно прижался к моей груди, не потому, что во мне нуждался — просто ощущал родное тепло и уют. Еще несколько минут назад я решил не предаваться особым нежностям, но не мог ничего с собой поделать. Мне хотелось защитить его. От Стек, вернувшейся в поселок словно призрак жертвы убийства, ищущий мести… или от того, что случилось двадцать лет назад, когда ребенок был вырван из рук матери и оба потеряли друг друга.
Стараясь не слишком крепко обнимать малыша, я ткнулся носом в его сладко пахнущие волосы. Сын не обращал на меня никакого внимания, словно считая, будто в его жизни всегда будет столько поцелуев, что нет никакой необходимости реагировать на каждый из них.
На башне Совета зазвонил колокол. И Зефрам, и я посмотрели на висевшие над камином часы, украшенные серебряной чеканкой с черными металлическими стрелками в форме вороньих перьев. Зефрам заказал их когда-то у часовщика на Юге, в честь Господина Ворона. Хакур некоторое время косо поглядывал на эти часы, утверждая, что это почти богохульство, но потом смирился, поняв в конце концов глупость своих претензий.
Было всего лишь семь часов утра, еще слишком рано для обычных в День Предназначения празднеств. И тем не менее колокол продолжал звонить — спокойно и размеренно, а не так, как обычно предупреждали о грозящей опасности, — из чего можно было сделать вывод, что мэр созывает жителей поселка на собрание.
— Что случилось? — спросил Зефрам. Ответа он не ждал, так что я промолчал. Призыв мэра мог иметь отношение только к Стек и лорду Рашиду — зачем еще Теггери мог нарушить заведенный распорядок Дня Предназначения?
— Лучше сходи к Совету и узнай, что происходит, — сказал я Зефраму. — А я закончу дела здесь.
Он удивленно посмотрел на меня.
— Какие еще дела?
— Ну, знаешь, уборка и все такое… — Я неопределенно махнул рукой.
— Ты никогда в жизни добровольно не занимался уборкой, — заметил он. — Разве что если пытался избежать чего-нибудь похуже. Тебе что-то известно про это собрание?
— Нет.
— И тебе неинтересно?
— Конечно, интересно. — Я попытался придумать какое-нибудь оправдание, чтобы мое поведение не выглядело чересчур подозрительным. «Если честно, папа, то моя мать-нейт сейчас здесь, и я не хочу с ней встречаться». — Просто…
Я замолчал.
Зефрам закатил глаза.
— Просто ты хочешь остаться в доме один, чтобы найти подарки к Дню Предназначения, которые я тебе купил. Верно?
Я тут же изобразил крайнее смущение, словно отец попал в самую точку. Он рассмеялся и шутя хлопнул меня по спине.
— До полудня ты ничего не найдешь, парень. А теперь пойдем узнаем, что случилось.