Избранные произведения в одном томе

Но в тот же самый момент Шамбло торопливо, типичным женским движением спрятала выбившиеся волосы под тюрбан и снова уронила лицо в ладони. Смит заметил в щелке между пальцами блеск опасливо поглядывающего глаза, а может, это ему тоже показалось.

Он глубоко вздохнул и потер рукой лоб. Так что же это такое было? Все произошло слишком неожиданно и окончилось слишком быстро, а потому не удалось ни рассмотреть что-нибудь толком, ни проанализировать увиденное. «Напился ты, парень, вот и мерещится всякая чушь, — скорбно укорил себя Смит — Так что с сегаром пора заканчивать». Да был ли он вообще, этот самый клок волос? И с чего бы, спрашивается, все это кипение страстей? Ну, обнял, затем отшвырнул… Да кто она такая? Смуглая, симпатичная, девицеподобная зверюшка, вот и все, и ничуть не больше. Симпатичная, но зверюшка, так что надо всем этим можно только посмеяться. Ха-ха-ха.

Смех получился довольно неуверенный, даже жалкий.

И чтобы в будущем без этих штучек. — Голос Смита звенел справедливым негодованием. — Я тоже далеко не ангел, но всему должен быть предел. Вот, бери.

Он подошел к своей кровати, вытащил из смятой кучи пару одеял и швырнул их в дальний угол комнатушки.

— Ложись там.

Шамбло молча поднялась и начала стелить постель; сейчас она походила на мирное, послушное, несправедливо обиженное животное.

Смиту приснился странный сон, но он не понимал, что это сон: будто он проснулся в той же самой комнате, и комната была полна тьмы, и лунного света, и быстро ползущих теней, потому что Фобос, ближайший из спутников Марса, мчался по небу, будоража поверхность планеты ночной, беспокойной жизнью. И что-то… что-то жуткое и немыслимое, не имеющее названия… обвилось вокруг его шеи… что-то теплое и влажное, похожее на змею. Змея не сдавливала шею, лежала широкой свободной петлей, и от ее легких, ласкающих прикосновений по телу Смита пробегали волны опасного, неистового восторга, и был этот восторг острее любого физического наслаждения, глубже любой радости разума. Вкрадчивая, влажная теплота словно ласкала самые корни его души, ласкала с невозможной, непристойной интимностью. И вдруг в мозгу изможденного экстазом Смита вспыхнуло прозрение, тоже рожденное этим невероятным сном: душу продавать нельзя, а вслед за этим прозрением пришел ужас, переплавивший экстаз в нечто грозное, отвратительное, ненавистное — и тем самым еще более сладкое, мучительно сладкое. Он попытался поднять руки к горлу, чтобы сорвать и отшвырнуть жуткое наваждение, но попытка была слабой, неискренней, ибо телесный восторг далеко превосходил душевное отвращение, а руки не хотели повиноваться разуму. А затем, когда Смиту удалось собрать в комок всю силу воли, он обнаружил, что не может пошевелиться, его тело словно превратилось в каменную глыбу, в живой мрамор, содрогавшийся от восторга, бурлящего в каждой жилке.

Но тошнотворное отвращение нарастало, Смит упрямо боролся с кошмарным, цепенящим сном — титаническая битва духа с жалкой телесной слабостью, — боролся, пока шевелящиеся тени не стали клубиться, сгущаться, а потом тьма сомкнулась и он вернулся в спасительное забытье.

Смит проснулся от яркого солнечного света и долго лежал, пытаясь восстановить в памяти ночной кошмар. Сон удивительно походил на реальность, и все же детали его ускользали, расползались, оставляя только общее впечатление чего-то ужасного, тошнотворно-сладкого. Вот если бы вспомнить поотчетливее… Услышав негромкий шорох, он сбросил ноги с кровати, сел, посмотрел в угол и обреченно вздохнул. Девушка лежала, уютно свернувшись клубочком, и следила за ним немигающим взглядом зеленых глаз. Кошка, ну настоящая кошка, только хвоста не хватает.

— С добрым утром, — не очень приветливо пробурчал Смит. — Сон мне приснился странный, чертовщина всякая… Есть хочешь?

Шамбло молча покачала головой — и снова, как вчера, Смит уловил в ее глазах странный, ироничный блеск.

Он потянулся, широко зевнул и выбросил из головы мысли о ночном кошмаре. Всему свое время, разберемся с делами, а гам уж как-нибудь на досуге…

— Так что же мне с тобой делать? Ну, проживешь ты здесь день-два, а что потом? Я уеду, тебя с собой взять не смогу. Где твой дом? Я отвезу тебя, если не очень далеко, скажи только куда.

Тот же серьезный, немигающий взгляд, тот же отрицательный кивок.

— Не говоришь? Как хочешь, дело хозяйское. Сиди тогда здесь, пока я не выпишусь из номера, думай о своих проблемах сама, у меня и других забот по горло.

Смит нагнулся и подобрал живописно разбросанную по полу одежду.

Через десять минут он завершил свой несложный туалет, пристегнул к бедру кобуру бластера и снова повернулся к девушке.

— Видишь на столе коробку? Там какие-то пищевые концентраты. Немного, но с голоду не помрешь, а вечером я принесу что-нибудь посущественнее. И запрись, пожалуйста, как вчера.

И снова пристальный блеск зеленых кошачьих глаз и никакой реакции — ни слова, ни кивка. Смит даже не был уверен, поняла его девушка или нет, и облегченно вздохнул, услышав за спиной мягкий щелчок замка.