Избранные произведения в одном томе

Раздеваясь, я почувствовал, что что-то оцарапало мне ногу, когда я снимал брюки. Это оказался кусок стальной пластинки, который я подобрал на сцене. Он имел форму морской звезды, но с короткими лучами. Некоторые были загнуты вниз, остальные вытянуты прямо. Я стоял, держа ее в руке, и гадал, откуда она взялась и для чего была предназначена, но не мог вспомнить ничего подходящего во всем театре, где могла бы использоваться такая штука. Еще раз внимательно рассмотрев ее, я увидел, что края лучей заточены и ярко блестят, но мне это не помогло, поэтому я положил пластинку на стол и решил взять с собой утром: может, кто-то из ребят знает. Потом выключил газовую лампу и лег в постель — спать.

Должно быть, я сразу увидел сон, и этот сон, вполне естественно, был об ужасном происшествии. Но, как и все сны, он оказался несколько спутанным. Вот Мортимер в блестках вылетает из люка, люк ломается, а обломки разлетаются во все стороны. Вот старый Джек Холидей смотрит, стоя у края сцены, и его жена стоит рядом с ним. Он бледный как смерть, а она еще красивее, чем всегда. А потом Мортимер, весь скрюченный, падает на сцену. Вот миссис Холидей кричит, они с Джеком выбегают на сцену, а я собираю куски сломанного люка под ногами зрителей и нахожу стальную звезду с загнутыми краями.

Я проснулся в холодном поту и сказал себе, сидя в темноте на кровати: «Вот оно что!»

И тогда у меня начала кружиться голова, так что я опять лег и начал размышлять, пока наконец все не стало понятным. Это мистер Холидей изготовил эту звезду и прикрепил ее к люку-«звезде» в том месте, где сходились все края! Именно ее точил Джек Холидей, когда я видел его у верстака, и он это сделал, потому что Мортимер и его жена были любовниками. Эти девушки все-таки были правы. Конечно, стальные лучи не дали люку открыться, и, когда Мортимер в полете ударился о люк, он сломал себе шею.

Но потом у меня возникла ужасная мысль, что если Джек действительно сделал это, то это убийство, и его повесят. В конце концов, Арлекин крутил любовь с той, которую старый Джек очень любил и был добр к ней — и она была его женой, черт возьми! Если об этом кусочке стали узнают в суде, то Холидея повесят. Но никто, кроме меня и того, кто сделал эту штуку и прикрепил к люку, не подозревал о ее существовании; мистер Холидей — мой начальник… а тот человек мертв… и он был негодяем!

Я тогда жил в доме под названием «Карьер». В том бывшем карьере остался пруд, такой глубокий, что мальчишки говорили, будто далеко внизу вода горячая, как кипяток, потому что Ад совсем близко оттуда. Я тихо открыл окно и в темноте забросил кусочек стали так далеко в карьер, как только мог.

Никто не узнал об этом, потому что я не сказал никому ни слова — до этой минуты. Меня даже не вызвали на дознание. Все спешили: коронер, присяжные и полицейские. Наш администратор тоже спешил, потому что хотел ехать дальше, как обычно, ночью, а слишком много разговоров о трагедии вредило делу. Так что никто ничего не узнал, и все пошло как всегда. Только после этого миссис Холидей больше не стояла за кулисами во время арлекинады, и она была такой необыкновенно любящей женой своему мужу, какой только может быть женщина. Это на него она всегда смотрела, и всегда — с почтительным обожанием. Она-то знала правду, хотя больше никто не знал, кроме ее мужа — и меня.

Когда Хемпич закончил, все долго молчали. Труппа слушала его историю с таким напряженным вниманием, что ничего не изменилось, только умолк голос Хемпича. Все глаза теперь смотрели на мистера Уэлсли Доверкурта: трагику по роли положено справиться с такой ситуацией. Он хорошо сознавал привилегию своего положения и сразу же заговорил:

— Гм! В самом деле, отлично! Вам придется вступить в ряды нашей профессии, мистер машинист сцены — разумеется, в низшем ранге. Ваше повествование было захватывающим и явно правдивым. Возможны некоторые ошибки в деталях, например, что миссис Холидей больше никогда не флиртовала. Я… я знал Джона Холидея — конечно, под его настоящим именем. Но я сохраню тайну, которую вы так благоразумно хранили до сих пор. Холидей — очень достойный человек. Он работал плотником сцены в театре «Герцог», в Болтоне, где меня впервые ждал триумф в театре, примерно в… гм! — неважно. В то время я довольно часто видел миссис Холидей и могу сказать, что вы ошибаетесь насчет нее. Очень ошибаетесь! Конечно, она была самой что ни на есть привлекательной малышкой…

Тут главная костюмерша шепнула второй «старухе»: