Избранные произведения в одном томе

Однажды я встретил его, когда он был в ярости. Я спросил у старика, что его так расстроило, но сначала он почти не мог говорить. Наконец, слегка успокоившись, Скулбред провозгласил: «Этого хватит, чтобы свести человека с ума! Я тратил деньги без счета, чтобы люди полюбили оперу, а теперь, когда у меня просто замечательная труппа и дела должны идти хорошо, случилась эта катастрофа, и меня просто с ног сбило. И самое худшее — старые долги, не считая владельца здания, а уж он-то будет хуже всех. Я возродил его старое крысиное гнездо, которое пустовало так долго, что в нем не осталось ни одного фута дерева, которое не сгнило бы. А теперь он пришел и сделал меня банкротом — как будто ему от этого есть какая-то выгода!»

«Но, — возразил я, — ведь не это привело вас в такую ярость сегодня утром?»

«Это — косвенным образом!»

«Не понял».

«Я только что получил предложение из Америки — великолепное предложение, от такого любой администратор вскочил бы и заплясал от радости. Состояние, сэр, состояние — и гигантское. А потом — все крупные города в Соединенных Штатах, Канаде, Мексике и Южной Америке, где все с ума сходят по опере».

«Но ведь это должно вас радовать, а не злить, — сказал я. — Не могли же вы топать ногами от ярости только потому, что вам неожиданно представилась возможность заработать целое состояние в ближайшем будущем?»

«Именно это все и осложняет!»

«Боюсь, я не понимаю».

«Вот как, ты не понимаешь, да? — с горьким сарказмом в голосе ответил Скулбред, и его тон свидетельствовал о том, что его ярость уже прошла. — Тогда лучше я тебе объясню. Что толку предложить мне возможность заработать состояние и потом отобрать ее у меня?»

«Может, я очень глупый, мистер Скулбред, — ответил я, — но я по-прежнему не понимаю».

«Как я могу воспользоваться этой золотой возможностью, если мне нельзя уехать отсюда? Разве у нас здесь не работают судебные приставы? Разве нет официального временного управляющего? Как я поеду в Америку, если они не выпустят из здания Оперы ни одной вещи? Нельзя ставить оперу без декораций, реквизита и костюмов, глупец! У нас есть семнадцать опер — самых лучших, самых популярных, — они все готовы к турне, отрепетированы и совершенны во всех деталях. И все-таки мы не можем даже начать. Если бы я смог уехать в Америку в любое время в течение следующих двух месяцев, ничто не стояло бы между мною и успехом. Никто не сопротивляется — да они и не могли бы организовать сопротивление за такое время. Более того, у меня все популярные артисты, все до единого. Они наняты на два года, получают английское жалование и могут играть там, где я пожелаю и когда пожелаю. Да, они помогали бы мне в течение месяца, сначала за половинное жалование или даже совсем без оного, и вдобавок сами платили бы за себя. Заметьте, никто из них не посмел бы отказаться, потому что они в безвыходном положении. Они наняты мной и не могут играть с другим антрепренером, так что, если я их не займу в спектакле, они вообще не смогут играть. И все равно я, мы все, застряли из-за отсутствия палок и тряпок. Это жестоко! Это мерзко! Это подло! Ах, если бы я только мог уехать отсюда!»

Пока мы разговаривали, меня посетила мысль, от которой мне стало не по себе: «А как все это отразится на вашем покорном слуге?» С тех пор как мне разрешили выносить из здания Оперы некоторые мои собственные работы из числа срочных заказов, положение стало хуже. Тогда катастрофа только угрожала — теперь она разразилась. Что было бы, если бы судебные приставы арестовали и мое имущество, а не только принадлежавшее старику Скулбреду? И вновь у меня промелькнула мысль: как же мудро было подписать тот договор об аренде!

И тут Скулбред, пристально наблюдавший за моим лицом, внезапно произнес: «Но я не могу уехать. Никто из нас не может. Они формально владеют всем, что находится в здании, и, черт возьми, позаботятся о том, чтобы получить возможность захватить все, когда придет время».

«Только не мои вещи!» — возразил я, и старик в восторге потер ладони.

«Это правда, у тебя есть договор аренды. Я рад этому. — Он немного подумал, и его лицо вытянулось. На мгновение оно осветилось радостью, но радость эта исчезла так же быстро, как и появилась, и теперь на нем возникло выражение грустной безнадежности. Такая же безнадежность звучала в его голосе, когда он вновь заговорил: — Этот временный управляющий — большой проныра: хитрый, хладнокровный, бессердечный негодяй! Скоро он перестанет считаться и с тобой, и со мной. Я тебя предупреждаю, Тернер Смит: не доверяй ему и, по мере возможности, не проси его об одолжении. Позже, возможно, это будет допустимо, но в данный момент он должен думать о себе».

«Что вы имеете в виду?» — спросил я.

«Он обязан выполнять свою работу. Возможно, он и хочет помочь тебе, но его главная обязанность — угодить суду, который его нанял».

Через два или три дня Скулбред пришел ко мне и сказал, что собирается открыть новое направление в опере, и в связи с этим хочет дать мне некое поручение.