Эта более тщательная и более широкая разбработка проблемы процента в литературе объясняется главным образом тем, что запрещение взимания процентов с течением времени стесняло жизнь все больше и больше и нуждалось в более сильной защите против давления со стороны требований жизни. Запрещение взимания процентов первоначально было введено тогда, когда народное хозяйство находилось еще на такой низкой ступени развития, что могло легко его переносить; кроме того, это запрещение в продолжение первых столетий своего существования имело так мало внешнего подкрепления, что практика, если она чувствовала себя слишком им стесненной, могла без большой опасности просто пренебрегать таковым. С течением времени развилось не только народное хозяйство, в котором благодаря росту потребности в кредите должна была все больше и больше чувствоваться стеснительность запрещения взимания процентов, но возросла также и практика этого запрещения, нарушения которого все увеличивались в количестве и силе. Таким образом противоречия этого запрещения с интересами народного хозяйства должны были сделаться вдвойне многочисленными и тяжелыми; самая естественная его опора — общественное мнение, которое вначале было всецело на его стороне, — стала мало-помалу ему изменять, и оно стало тем больше нуждаться в поддержке теории, которую ему и охотно давала развивающаяся наука177
.Из двух фаз литературы канонистов о проценте первая не имеет почти никакого значения для общей истории литературы о проценте: богословствующие и морализирующие рассуждения этой фазы мало чем отличаются от простого выражения отвращения ко взиманию процентов и ссылок на авторитеты178
.Гораздо большее значение имеет вторая фаза, хотя не по численности авторов, относящихся к ней, и не по количеству аргументов, приводимых против процента180
. Дело в том, что после того, как несколько авторов выступили с оригинальными мыслями, другие рабски поплелись за ними, и все обилие аргументов, приводимых первыми как неприкосновенное наследство, переходило также в сочинения всех последующих авторов. Но и тут большая часть аргументов или представляет собою ссылки на авторитеты, или носит нравоучительный характер, или же, наконец, совершенно лишена значения, и только сравнительно небольшое количество их — преимущественно выводы из «jus naturale» — может претендовать на значение для истории науки. Если же некоторые из этих аргументов будут казаться теперь кому-либо из читателей малоубедительными, то не надо забывать, что они и тогда уже не обладали большой убедительной силой. То, чему должны были верить, было определено уже заранее. Аргументом, действительно влиятельным, было слово Божие, которое, как предполагали, осуждало процент. Соображения разума, которые сумели выдвинуть в том же направлении, были не чем иным, как желательным украшением, дополнением этого основного довода, дополнением, которое могло быть менее веско, так как не на нем покоилась вся сила доказательства180.Я приведу вкратце те соображения разума, которые могут для нас иметь интерес, и поясню их несколькими цитатами из тех авторов, которые представили эти соображения в наиболее понятном и убедительном виде.
Прежде всего мы снова встречаем довод Аристотеля о бесплодности денег; при этом у канонистов резче выступает важный в догматическом отношении довод, что процент — пользование чужим трудом. Так, например, Гонзалес Теллес182
говорит: «...Затем потому, что деньги не производят денег; поэтому противоестественно брать что-либо сверх ссуженных денег;