Избранные труды о ценности, проценте и капитале (Капитал и процент т. 1, Основы теории ценности хозяйственных благ)

Кому-либо из читателей может на первый взгляд показаться, как это, очевидно, казалось самому Джорджу, что это ясно само по себе. Очевидно, что десять пшеничных зерен, в которые обращается одно посеянное зерно, имеют большую ценность, чем посеянное зерно; и что выросшая корова имеет большую ценность, чем теленок, из которого она выросла. Нужно, однако, обратить внимание на следующее: десять пшеничных зерен выросли не просто из одного зерна; здесь принимали также участие деятельность почвы и известная затрата труда. А что десять пшеничных зерен имеют большую ценность, чем одно зерно + затраченные действия почвы +

затраченный труд, уже, понятно, не очевидно. Так же мало очевидно и то, что корова имеет большую ценность, чем теленок + корм, который он съедает во время своего роста, + труд,

которого требует присмотр за ним. А между тем только при таком условии может остаться процент, выпадающий на долю пшеничного зерна или теленка.

Даже относительно вина, которое улучшается благодаря отстаиванию, также само по себе не очевидно, что лучшее, настоявшееся вино имеет большую ценность, чем менее хорошее, незрелое вино, так как при нашем способе оценки благ, которыми мы обладаем, мы несомненно придерживаемся принципа предвкушения будущей пользы⁷⁹¹. Мы оцениваем наши блага не по той пользе или, по крайней мере, не только по той пользе, которую они нам приносят в данный момент, но и по той пользе, которую они нам принесут в будущем. Мы приписываем полю, которое в данный момент находится под паром, ценность потому, что принимаем во внимание те урожаи, которые оно нам принесет в будущем; мы приписываем отдельным кирпичам, балкам, гвоздям, скобам, которые сами по себе не приносят нам никакой пользы, ценность уже теперь потому, что принимаем во внимание ту пользу, которую они окажут нам впоследствии, будучи соединены в дом; мы ценим бродящее вино, которым мы в таком виде совершенно не в состоянии пользоваться, потому, что мы знаем, что оно со временем обратится в вино, годное для употребления. Точно так же мы могли бы ценить и незрелое вино, о котором мы знаем, что оно благодаря отстаиванию обратится в превосходное вино, по той будущей пользе, которую оно нам принесет в качестве отстоявшегося вина. А раз мы будем приписывать ему уже теперь соответствующую этому ценность, то для прироста ценности и процента не будет уже больше места. А почему же нам не поступать таким образом?

Если же мы не поступаем таким образом или поступаем не вполне таким образом, то причина этого, наверно, заключается не в том, что мы принимаем во внимание производительные силы природы, присущие вину, как это полагает Джордж. Ибо то обстоятельство, что в бродящем вине, которое само по себе даже вредно, или что в незрелом вине, которое само по себе приносит только незначительную пользу, заключаются еще живые силы природы, ведущие к появлению дорогих продуктов, могло бы, в силу природы вещи, служить только причиной

высокой, а не низкой оценки носителей этих дорогих сил. Если же мы оцениваем их относительно низко, то мы это делаем не потому, что они являются носителями полезных сил природы, а независимо

от этого. Таким образом мы видим, что прибавочная ценность продуктов природы, на которые ссылается Джордж, отнюдь не является очевидной.

Джордж делает, впрочем, слабую попытку объяснить эту прибавочную ценность утверждением, будто бы время образует при ее производстве самостоятельный элемент наряду с трудом. Но является ли это действительно объяснением, а не уходом от объяснения? Каким образом человек, бросающий семя в землю, заставляет возмещать себе в ценности продукта не только свой труд, но и «время», в течение которого зерно находилось в земле и росло? Неужели время является объектом монополии? По поводу этого обоснования так и хочется напомнить Джорджу наивные слова древних канонистов, что время представляет собою благо, общее для всех, как для должника, так и для заимодавца, как для производителя, так и для потребителя.

Джордж, по всей вероятности, имел здесь в виду собственно не время, а действующие во времени полезные органические силы природы. Но каким образом производитель может требовать вознаграждения за эти органические силы природы в виде особой прибавочной ценности продукта? Являются ли эти силы природы объектом монополии, не доступны ли они каждому, кто имеет семена? И не может ли каждый его приобрести? Не увеличивалось ли бы производство хлеба — который может быть производим при помощи труда в любом количестве, пока связанная с ним монополия на силы природы делает бы обладание им особенно выгодным? И не должно ли бы в таком случае предложение расти до тех пор, пока не исчезнет всякий связанный с ним дополнительный доход и производство хлеба не перестанет быть более выгодным, чем всякий другой вид производства?