Однако теория Шелльвина
необычайно поучительна именно благодаря своим ошибкам. Она рельефно показывает, как беспомощна теория трудовой ценности по отношению к объяснению процента на капитал. Родбертус и Маркс пытались неколебимо оставаться при своем основном положении, что количество труда является единственным законным принципом, регулирующим ценность всех благ. Это было возможно только постольку, поскольку они просто игнорировали важнейшую область существования процента на капитал — прибавочную ценность тех продуктов, которые при одинаковой затрате труда требуют для своего производства более продолжительного времени. Шелльвин был достаточно беспристрастным, чтобы не видеть, что это игнорирование ни к чему не приводит, и искренне старался действительно объяснить эти факты при помощи теории трудовой ценности. Но непримиримого нельзя примирить. Все его искусственные приемы и обороты по поводу потребленного капитала, который в то же время не потребляется, о «времени непотребления», которое является частью времени производства, о «компенсации», которая является излишком, приводят только к тому, что он в конце концов вместо того, чтобы добиться объяснения явления процента на капитал, изменяет своему теоретическому отправному пункту. Ложная в самом своем основании, теория трудовой ценности всегда будет изобличаться во лжи фактами хозяйственной жизни.Теория Шелльвина
поучительна еще в одном отношении. Мы, экономисты, очень любим освобождать наши научные категории от общего материального основания, в котором они проявляются, и приписывать им более свободное, идеальное существование. «Ценность» благ, например, кажется нам слишком благородной для того, чтобы всегда оставаться тесно связанной с материальным благом, которое является ее носителем. Мы освобождаем ее от этой недостойной связи; мы придаем ей самостоятельное существование, которое идет своей дорогой, независимо, даже вразрез с судьбой ее неблагородного носителя. Мы допускаем, что «ценность» продается независимо от блага и что благо продается, хотя «ценность» его не отчуждается; мы допускаем, что блага уничтожаются, между тем как их «ценность» остается, и, наоборот, «ценности» исчезают, между тем как их носители остаются невредимыми. Точно так же кажется нам слишком простым отнести категорию капитала к совокупности материальных благ. Мы освобождаем ее от этого; капитал — это нечто такое, что носится над благами; он продолжает существовать даже тогда, если части, его составляющие, исчезают. «Прежде всего, — говорит Германн, — нужно отличать предмет, в котором капитал овеществляется, от самого капитала»799. А Маклеод считает «метафорой» приписывание благам названия капитала799.Честь, кому честь подобает! Благо науке, которая не пытается втиснуть в прокрустово ложе механическо-материалистической точки зрения воистину идеальные потенции, влияющие на нашу жизнь. Нужно, однако, уметь различать. Наши вещественные блага и их польза, наши вещественные капиталы и их производительное действие принадлежат действительно к материальной сфере, хотя они ею и не исчерпываются. Идеализировать их — это значит не возвышать понимание, а фальсифицировать его. Это значит разрешать себе объяснять те предметы, которые существуют в материальном мире и на основании законов материального мира, независимо от этих законов, даже вразрез с ними.
А разрешают себе это тогда, когда думают этим разрешением воспользоваться. Кто бесхитростно и верно придает естественному естественное объяснение, того не поощряет идеализирующая фраза, тому она мешает. Тому же, кто при объяснении естественного желает изменить природе, она дает прекрасный предлог: то, чего нельзя объяснить согласно
природе, сначала ставят вне природы, чтобы потом объяснить вразрез с нею.