Избранные труды по теории искусства в 2 томах. Том. 2

К моменту ее написания Кандинский уже приобрел значительный опыт в области художественной педагогики. Благодаря своим обширным знаниям и блестящей эрудиции он становится одним из ведущих преподавателей Баухауза. Удивительно созвучны мысли Кандинского о необходимости развития возможностей прежде всего аналитически-синтетического мышления, а также о непременном соблюдении неразрывной взаимосвязи теоретического и практического обучения главной педагогической установки Гропиуса. Позднее, подводя определенные итоги деятельности института, он писал: «Гораздо важнее научить определенному методу мышления, чем голым правилам. Это должно быть непрерывным процессом, развивающимся концентрически, подобно годовым кольцам дерева. Общий круг задач должен охватываться в целом в каждой фазе воспитания, а не дробиться на изолированные разделы и одновременно распространяться на все области, постепенно интенсифицируясь и углубляясь. Наиболее важным с самого начала является уяснение органической взаимосвязи всех теоретических и практических дисциплин, лишь в этом случае их совокупность наполняется в сознании учащегося конкретным смыслом».

Необходимо подчеркнуть — и это было замечено многими исследователями, — что в Баухаузе, институте с художественно-промышленной направленностью, Кандинский сумел сохранить свою приверженность «grand'art». Это вызывало, несмотря на единомыслие по многим вопросам, определенные разногласия с Гропиусом, чья деятельность была направлена на создание конкретной промышленной продукции. Но тем не менее Кандинскому все же удалось отстоять свою точку зрения и доказать правомерность существования свободных живописных классов, которые были созданы по его инициативе в 1927 г. и сделали возможным получение чисто живописного образования в Баухаузе. В целом же — и это видно из его статьи — Кандинский рассматривает живопись как один из важных общеобразовательных предметов, способствующих формированию мировоззренческих основ творчества.

Перевод с немецкого Н.И. Дружковой

«и». Кое-что о синтетическом искусстве

Не является чистой случайностью то, что столетия довольно сильно отличаются друг от друга.

Когда XX век обнаружил себя и был поставлен вопрос, где, собственно, можно зафиксировать его начало, когда XIX-му веку оставались лишь последние годы. Чуткое ухо начинало слышать «подземный» гул.

Приближалось время «ниспровержений».

Но поверхность оставалась спокойной, неподвижной, оцепенелой.

Почти весь XIX век был занят размеренной работой по «упорядочению».

Упорядочение происходило на базе разделения, выявления особенного. В это время специализация становится причиной и следствием. Специализация ведет к порядку, порядок — к специализации.

С первых шагов прогресса национально-экономических систем специализация становится идеалом рабочего порядка и нормального производства: минимальное напряжение и максимальный результат. Каждый работник — физического или умственного труда — доводит до крайности свою специализацию и становится тем, кого называют сегодня «специалистом».

Наука могла бы предложить более сложную схему. Но принцип остается неизменным — астроном имеет малое отношение к санскриту, как и музыкант к пластике. На этой основе была построена высшая школа в разных областях знаний, поставлявшая весьма образованных специалистов и совершенно необразованных людей. И поставляет сегодня.

Несмотря на то что «подземный» гул в начале XX века буравил застывшую поверхность, разрушал ее во многих местах и реализовался в многочисленных «катастрофах», которые еще и сегодня угрожают различным областям «жизни», сотрясают их или уничтожают, описанный выше «порядок» остается в полной силе.

Специализация требует выбора, разделения, обособления. И сегодняшний человек пребывает под знаком или—или.

Эти два слова дают исчерпывающую характеристику XIX века, а мы в наше время восприняли их как принцип. Примеры тому во всех областях дает нам каждый день — и в искусстве, и в политике, и в религии, и в науке.

С первого взгляда в противоположность «порядку» предшествующего столетия наше время можно характеризовать одним словом — хаос.

Самые крупные противоречия, противоположные утверждения, отрицание общего ради частного, отвержение привычного и попытка вновь воздвигнуть разрушенное, противоборство различных целей — все образует атмосферу, которая ведет современного человека к отчаянию, к неведомому до сих пор смятению.

Современный человек то и дело оказывается перед мгновенным выбором: он должен непременно одно явление утвердить, а другое отвергнуть — или—или, отчего оба явления будут рассматриваться как чисто внешние и исключительно внешние. В этом трагедия времени. Новые явления рассматриваются на старой основе, и с ними обращаются старым способом[96].