Так же, как в свое время чуткое ухо в покое порядка могло услышать раскаты грома, так может острый глаз в хаосе различить другой порядок. Этот порядок покидает прежнюю основу «или—или» и постепенно обретает новую — «и». XX век оказывается под знаком «и».
Это «и», однако, — лишь следствие. А причина — в медленном, почти незаметном, осторожно надвигающемся расставании с прежней основой внешнего (форма) и достижении новой основы внутреннего (содержание).
Я не могу здесь представить доказательства моего утверждения, так как это вывело бы меня за предел короткой статьи. Я верю, однако, что внимательное наблюдение за человеческой деятельностью в разных областях, терпеливый анализ различных столкновений и преодолений может с лихвой восполнить недостающие доказательства.
Внутренняя необходимость должна искать множество обходных путей, чтобы достичь цели. Например, в живописи внутренняя значимость «материала» лишь после долголетней теоретической работы стала «техническим» вопросом.
Точнейшее познание внешнего в материале не в состоянии вопросы искусства вывести за пределы «технического» и в конце концов продолжает служить разобщению, что делает недостижимым сближение.
Или: познание внешнего в лучшем случае может стать дверью, если это познание прокладывает мост к внутреннему[97]
.Из этой отправной точки обходной дороги открывается революционный путь как эволюционный процесс. Спокойные течения и толчки образуют в исторической перспективе прямую нить. Иногда она невидима, иногда оказывается прерванной.
От времени исключительной обособленности в искусстве сохраняются три различных остатка прежнего синтетического искусства:
1. церковь
2. театр
3. строительство.
В строительстве взаимозависимость трех изобразительных искусств (архитектура, живопись, скульптура) становится чисто внешней и лишается внутренней необходимости — типичный XIX-й век.
В обеих прежних синтетических формах театра — в опере, и балете — в том же XIX веке кроме внешнего «эффекта» ищут также и внутреннее воздействие на человека, что делает возможными устремления Вагнера.
Можно считать вполне доказанным, что в старой русской церкви все искусства служили ОДНОЙ цели — архитектура, живопись, скульптура, музыка, поэзия и танец (движение священнослужителей)[98]
.Здесь намерение было абсолютно внутренним — молитва.
Этот пример особенно важен, поскольку еще сегодня в различных странах делаются попытки строить церкви в старом стиле, что в каждом случае без исключения приводит к созданию безжизненных образцов. Чрезвычайно распространенное мнение о том, что «утраченная формула» могла бы позволить избежать отрицательного результата, поверхностна. Каждая правильная формула — не более чем верное выражение определенной эпохи. Поэтому каждая эпоха призвана и обязана заново творить соответствующую ей и производящую впечатление формулу.
Уже много десятилетий тому назад, во время «кладбищенского порядка», живопись превратилась в ту область, в которой с темпераментной последовательностью «вдруг» происходили «неожиданные», «непонятные» взрывы. Живопись искала «новые формы». Но лишь очень немногие знают, что это были неосознанные искания нового содержания.
Эти устремления сразу же вызывают два важных последствия:
1. Дальнейшее отдаление живописи от «жизни», последовательное углубление в собственные цели, возможности и выразительные средства и
2. Одновременно естественный и живой интерес к целям, возможностям и средствам выразительности других искусств — прежде всего музыки.
Первое следствие ведет к дальнейшему, но предельно точному теоретическому и практическому анализу, который сегодня способствует живописному синтезу.
Второе следствие кладет основание для построения синтетического искусства в целом. Здесь можно констатировать лишь единичные случаи. Первый опыт органически соединить два искусства в одном произведении — ПрометейСкрябина — параллельное движение музыкальных и живописных элементов. Цель — усиление средств выражения.
Так, впервые была разрушена стена между двумя искусствами, возведенная в XIX веке.
Но это произошло в общей сфере искусства (смотри III раздел) и стало началом разрушения стены, воздвигнутой на фундаменте всего искусства и отделяющей другие его виды. С этого момента накапливаются новые опыты, до сих пор еще пребывающие на детской стадии: цветовой орган (Англия, Америка, Германия), игра света вместе с музыкой (Германия), абстрактные фильмы с музыкой (Франция, Германия). Несколько лет тому назад я предпринял опыт объединения различных искусств в одном произведении, но на основе не параллелизма, а противостояния — «Желтый звук» в «Синем всаднике», Piper-Verlag-München, 1912.
Подобные же явления выступают и в танце (Россия, Германия, Швеция), который вступил на путь, десятилетиями уготованный живописью, и развивается в двух направлениях:
1. танец как самостоятельная задача и
2. танец как отдельный элемент синтетического произведения — танец, музыка, живопись (костюм и сцена).