Следует высоко оценить и прекрасные работы Бруно Нарди о мировоззрении Данте[902]
. Данте в изображении Нарди – оригинальный мыслитель, испытавший воздействие аверроизма и иоахимизма, сумевший во многих отношениях нанести удар по средневековому католицизму. Все же анализ Нарди зачастую не достигает цели, так как, стараясь вывести одни мысли и устремления Данте из других его мыслей и устремлений или из идей его современников и предшественников, Нарди вращается в уже знакомом нам замкнутом кругу: идейное явление считаетсяИдеалистический подход к истории культуры омрачает также интересное исследование П. Ренуччи, дающее новый материал, но проникнутое ложным пониманием гуманизма как отвлеченного интеллектуального движения, начавшегося уже в XII в.[904]
Даже наиболее проницательные современные дантологи, будучи далеки от марксизма, не учитывают, что «идеология – это процесс, который совершает так называемый мыслитель, хотя и с сознанием, но с сознанием ложным. Истинные побудительные силы, которые приводят его в движение, остаются ему неизвестными, в противном случае это не было бы идеологическим процессом»[905]
. Поэтому Б. Нарди, Ч. Девис и другие не понимают, что утопия Данте есть идеологическое отражение «истинных побудительных сил».Например, Пассерин д'Энтрев подчеркивает «муниципализм» Данте, но приходит к заключению, будто Данте боролся против идеи национального государства[906]
. Это – шаг назад в дантологии. Думается, что в полемике вокруг дантовской политической теория суждения Эрколе, Сольми, Барби были гораздо ближе к истине, чем недавние возражения против них Девиса или д'Энтрева. Д'Энтрев и Девис не видят, что в своеобразных условиях Италии утопия всемирной империи явилась результатом того же процесса, который привел в других странах к прямому обоснованию национальной монархии. Д'Энтрев, правда, указывает, что идея империи родилась прежде всего из исторической обстановки, а не из политической литературы. Но это остается декларацией. Автор обнаруживает у Данте «универсальные христианские идеи средневековья», идеи «мира» и «единства». А «историческая обстановка» сводится к распространению римского права и к личным впечатлениям поэта от Рима.Недостаток историзма вводит в соблазн наивной модернизации. По словам д'Энтрева, Данте пришел к мысли, «что одного патриотизма недостаточно», «и сошелся в этом с нашим временем». Дж. де Фео и Дж. Саварезе также считают, что учение Данте поразительно актуально в свете современного «кризиса национализма»[907]
. Дороти Сайерс полагает, что было бы «интересно» сравнить идеи Данте «с предложениями относительно мирового правительства, возникшими под угрозой атомной бомбы»[908]. Теофил Шпери готов видеть в Данте пророка, указавшего язвы, разъедающие Европу XX в., и давшего рецепт их излечения – «единение в Боге»[909]. У Нэнси Ленкейт особая концепция: по ее мнению, Данте вдохновлялся «расовым чувством», всегда существовавшим националистическим представлением о превосходстве итальянцев над другими нациями[910]. Не менее своеобразные выводы можно найти в одной из последних работ известного исследователя Ольшки[911]. В главе, носящей название «Актуальность Данте», автор пишет: поэма Данте «показывает нам, что положение вещей с тех времен и по нынешний день существенно не изменилось. Отвергнутое поэтом преобладание „экономического человека“ над „духовным человеком“ упрочилось, как никогда, в современных формах алчности». «Как и Данте, мы чувствуем, что это не политическая, а прежде всего моральная проблема». (Но уже Данте догадывался в «Монархии»: «…при плохих правителях и люди бывают плохими»). Папство, продолжает Ольшки «теперь сильней, влиятельней и свободней, чем когда бы то ни было»(?). Стремления к мировой империи, церковной или светской, и сейчас сильны. И «суровый опыт всех народов» показывает, что если «империя должна и может существовать, то она может и должна быть единственной». Вот чем увенчивают нынче свои труды некоторые ученейшие дантологи!