Избранные труды в 6 томах. Том 1. Люди и проблемы итальянского Возрождения

Разумеется, если бы Данте написал только «Монархию» и «Пир», не было бы целой отрасли науки, посвященной его наследию. Мы пристально вчитываемся в каждую строку дантовских трактатов особенно потому, что они принадлежат автору «Комедии». Иначе говоря, исследование мировоззрения Данте существенно не только для истории Италии, но и для истории мировой литературы. Без такого исследования нам не понять огромного художественного явления, называемого Данте Алигьери. Это как раз и отрицает Кроче.

Кроче прав в том смысле, что современный читатель в силах со всей непосредственностью ощутить обаяние Франчески, отвагу Улисса, страдания Уголино, не обращаясь за помощью к историкам. Можно волноваться, читая о том, «как горестен устам чужой ломоть, как трудно на чужбине сходить и восходить по ступеням», не зная существа политических событий, определивших судьбу поэта. Что, однако, произойдет, если читатель за словами о «язве, наносимой луком изгнания», и о необходимости «самому составлять свою партию» увидит не только «горечь» вообще и «гордость» вообще, но и реальную фигуру Данте с реальными причинами горечи и гордости? Что произойдет при конкретно-историческом «наполнении» этих чувств и образов? Эстетическое впечатление ничего не потеряет в своей непосредственности, зато выиграет в глубине и осмысленности.

Более того, нельзя по-настоящему проникнуться дантовским пафосом и трагизмом, понять мессианские предчувствия, саркастические инвективы, беседу с Каччагвидой или порыв Улисса, не зная эпохи и мировоззрения поэта. Данте не был бы художником такого масштаба, если бы его творчество не вобрало целый исторический пласт. Именно в широчайшей связи со своим веком секрет значимости Данте для последующих веков.

Перефразируя ленинское замечание о Толстом, можно сказать, что эпоха перехода от Средневековья к Возрождению в Италии, самой передовой стране тогдашней Европы, выступила, благодаря гениальному освещению Данте, как шаг вперед в художественном развитии всего человечества.

Исследователь-литературовед во всяком случае обязан с этим считаться. Иначе эстетический анализ сведется к каталогизированию неких «вечных» художественных красот. Кроче и его последователи так и поступают. Но странно думать, что стиль Данте, экспрессия стиха, композиция, особенности образного «видения», движение эмоций не находились в тонкой связи с тем, что Данте думал о людях, о Боге, о Флоренции. Странно пытаться разгадать Данте-художника, отвернувшись от Данте-мыслителя или Данте-политика. Как будто есть несколько Данте, а не один.

Кроче отметает многое в «Комедии» на том основании, что «структура» иногда прорывает у Данте образную ткань. Идея не растворяется в ситуации, в эмоции, в чувственной картине. Действительно, в «Комедии» встречается и публицистика, и толкование всевозможных физических, астрономических, географических, теологических и других проблем. Сюда вмещена вся средневековая ученость, словно мы читаем христианского Лукреция Кара. Вырвать все это из «Комедии» так же невозможно, как невозможно выбросить из «Войны и мира» философию истории, из «Анны Карениной» – раздумья о нравственном совершенстве, из «Воскресенья» социальные разоблачения.

Но вот «структура» опосредствуется «поэзией». Идеологическое содержание перестает существовать само по себе оно превращается в эстетическое содержание. Но оно не исчезает. Между «структурой» и «поэзией» образуется диалектическое отношение, не понятое крочеанством. Искусство не является, конечно, «оболочкой» для идеологии – здесь мы согласимся с Кроче. Искусство имеет собственный смысл и ценность. И в искусстве все должно оставаться искусством. Но само искусство «идеологично». Какая-нибудь политическая или этическая идея одновременно и отрицается, и утверждается искусством. Отрицается как логическая идея, как понятие. Утверждается как художественная идея, как гегелевский «пафос». Чтобы уяснить ее в логической форме, приходится анатомировать художественное целое – и в этом Кроче тоже прав. Но исследователь должен решиться на такую анатомическую операцию, иначе как раз художественное целое останется для него загадкой.