И работа Эрколе демонстрировала те недостатки, которые в большей или меньшей степени характерны даже для самых блестящих исследований западных дантологов об идеологии Данте, – для классических трудов И. дель Лунго, П. Виллари, И. Цингарелли, А. Сольми, М. Барби и др.[897]
В этих исследованиях рассыпано много значительных выводов относительно светского духа теорий Данте, национального характера его утопии, связей Данте с пополанской демократией и т. д. Но ценные наблюдения затемнялись отсутствием последовательного историзма.Либеральные историки-позитивисты, а позднее филологи во главе с талантливым Микеле Барби, не сумели вывести политическое учение Данте из особенностей его эпохи, модернизируя и сближая афоризмы «Монархии» с идеями XIX в.
Например, Паскуале Виллари, верно уловив в утопии Данте национальное содержание, не в состоянии был объяснить, почему стремление к объединению Италии облечено у Данте в форму теории всемирной монархии. Виллари или ссылается на то, что Данте «не понимал» всей важности «национального принципа», или «оправдывает» поэта тем, что в его духе возобладал благородный «принцип интернационализма», который был присущ «борцам за итальянскую свободу» вплоть до Маццини…[898]
Не может ответить на это и Барби. В работе, являющейся своего рода итогом многолетних исследований маститого дантолога, мы находим великолепное изложение взглядов поэта, но в ней нет анализа их конкретно-исторической основы. Нас не могут удовлетворить общие соображения о тесной связи Данте с итальянской действительностью. «Поэт, конечно, судил обо всем, исходя из потрясений и распрей, охвативших его Флоренцию и Италию», – справедливо замечает Барби. Но это весьма иллюзорный и расплывчатый историзм. У Барби нет и речи о социальной обусловленности творчества Данте. Трагизм «Божественной комедии» истолковывается биографически «узким и отчасти неверным взглядом» человека, разделившего судьбу «несчастных изгнанников из отечества». А рассуждения Барби о реалистичности дантовской теории всемирной монархии, порожденной плачевным положением раздробленной Италии, заканчиваются выводом, позволяющим уже угадать влияние Бенедетто Кроче (о котором будет сказано дальше): «Как бы там ни было, для нас важно не оценить политическое здравомыслие Данте, а узнать, что более всего согревало его чувства и воспламеняло его фантазию. Если это и была утопия, то, конечно, благородная утопия, и он обнаружил в ней не меньшую любовь к Италии, к ее благу и славе, чем его более практичные современники…»[899]
Между тем несомненно, что работы Барби, Эрколе, Виллари и других в методологическом отношении представляют собой потолок буржуазной дантологии. В современных исследованиях политической мысли Данте воспроизводятся недостатки этих работ – обычно, к сожалению, без их больших достоинств.
Показателен труд М. Аполлонио, поражающий размерами, эрудицией и полным отказом от какой-либо научной методологии.
По удачному выражению Л. Валлоне, «мы присутствуем при распаде исторической критики». Из тысячи трехсот семидесяти страниц книги Аполлонио мы узнаем, что «все политические страсти и мысли поэта – плод его фантазии, неузнаваемо преобразующей реальную действительность»[900]
.Более других заслуживает положительной оценки исследование Чарльза Девиса «Данте и идея Рима»[901]
. Оно посвящено, как подчеркивает сам автор, сопоставлению политической концепции Данте с высказываниями его предшественников (начиная с Августина) и современников, а также с официальной пропагандой Генриха VII. При этом Девис делает много свежих и интересных выводов, расширяя наши представления об идейной атмосфере, окружавшей поэта. Девис обрисовывает Данте как «независимого мыслителя, руководствовавшегося своим итальянским патриотизмом и универсалистскими убеждениями». Однако какова почва этих убеждений? Неужели – юридическая условность, некое «постоянное средневековое уважение к имперскому принципу», на которое ссылается Девис вслед за Эрколе и Вольпе? Сам замысел работы обрекает автора на неудачу всякий раз, когда он пытается от описания идеологических фактов перейти к их объяснению. По его мнению, между «национализмом» и «универсализмом» Данте не было противоречия. Да – субъективно! Но объективно это противоречие существовало и, более того, являлось исторически неизбежным. Формальный метод исследования приводит Девиса к выводу, будто Данте не имел в виду политического единства Италии. «Парадоксально для нас, – пишет Девис, – но естественно для Данте, универсализм Рима служит основой национальной гордости поэта». Подлинный и вполне объяснимый парадокс заключается, однако, в том, что, наоборот, национальная гордость Данте стала основой его «универсализма».