Если Кроче оговаривал неразрывность «поэзии» и «структуры», то Батар уже полностью отбрасывает «структуру» как нечто чужеродное «поэзии». Любопытно, что Валлоне упрекает Батар, Момильяно и других в отступлении от учения Бенедетто Кроче[921]
. Но для нас несомненно, что такие исследователи, как Батар, закономерно завершают процесс оскудения дантологии, столь успешно начатый Кроче, и, противореча, может быть, букве крочеанства, великолепно иллюстрируют пагубность его основной идеи.Понимание этого сейчас постепенно распространяется в итальянской науке. Все чаще можно встретить попытки как-то «поправить» или даже отвергнуть концепцию Кроче. Дантология стала – в который раз! – полем острых методологических столкновений[922]
.«Крочеанская система поныне составляет в Италии официальную основу для эстетической оценки литературных произведений; и до тех пор, пока не будет показана несостоятельность этой философской основы, творчество Данте – говоря откровенно – будет оставаться лоскутным набором лирических отрывков, перемешанных с угаснувшими доктринами, которые относятся к „структуре“, не имеющей ничего общего с поэзией и искусством». Так заявляет Пьетро Конти в любопытнейшей работе «Данте в современном мире и методологические проблемы дантологии»[923]
.Критикуя Кроче, Конти подчеркивает ограниченность и историко-филологической школы Барби. Многие полемические замечания Конти против «диктатуры Кроче и Барби» метко попадают в цель. Но вот дело доходит до позитивных высказываний, и положение сразу меняется. Выясняется, что Конти расценивает политическое учение Данте как выражение «вечных» стремлений человечества к «абсолютной цели» и т. п. Сопоставляя политические принципы Данте с принципами Организации Объединенных Наций, Конти находит, что ООН – лишь скромное повторение дантовского «всемирного государства» и что «не Данте утопист, а мы – утописты», ибо стремимся к социальной гармонии и мировому единству, пренебрегая этическими и политическими предпосылками такого единства. Чтобы непрестанные международные конференции имели успех, должен свершиться переворот в умах: человечество должно вернуться к Цицерону и Данте[924]
. Вряд ли советы Конти помогут дипломатам, заседающим в ООН. Но всяком случае они не помогут дантологам. Конти, как нетрудно заметить, далек в оценке идеологии Данте от какого бы то ни было историзма.Однако «самой трудной остается эстетическая методологическая проблема». Что предлагает Конти для ее решения? Мы не имеем возможности входить здесь в детали. Отметим лишь и нескольких словах: пытаясь преодолеть субъективно-идеалистическую эстетику Кроче, Конти ищет прибежища в объективно-идеалистической эстетике Шеллинга. Платон и Шеллинг – таковы авторитеты, на которых предлагает опереться Конти.
Не удивительно, что ревизия крочеанства, поворот в изучении Данте, декларируемый Конти, оказывается при ближайшем рассмотрении топтанием на месте. Р. Монтано также пишет о «начале обновления в области изучения Данте»[925]
. «Обновление» Монтано видит в «лучшем познании и более высокой оценке тех элементов, которые назывались структурными и которых предшествующая критика остерегалась как вещи, чуждой поэзии», т. е. в повышении внимания к идеологии Данте. Но беда в том, что для Монтано «структура» это в первую очередь религия. Не забудем, что Кроче, отбрасывая «структуру», отбрасывал и христианское содержание «Комедии». Некоторым дантологам не по душе резкие высказывания Кроче именно на сей счет. И «обновление» дантологии заключается, например, для Монтано, в доказательстве того, что поэзию Данте нельзя понять вне католицизма. Это критика крочеанства справа. «Религиозное содержание „Комедии“ составляет единое целое с ее поэтической ценностью», – пишет Фаллани, тоже выступающий против Кроче[926]. Какое уж тут «обновление»… Перед нами скорее движение по заколдованному кругу – от крочеанства к неотомизму или традициям «эрудитской» школы, обычно взятым не в лучшем варианте.