Избранный

— Я говорю это не для того, чтобы позлить тебя. — На его глаза неожиданно набежали слезы. — Я говорю это потому, что такова новая реальность для меня, и я пытаюсь привыкнуть к этому.

Он ненавидел хриплые нотки в своем голосе… особенно потому, что Куин знал его слишком хорошо, чтобы не услышать этого. И поэтому…

— Слушай, мне пора…

— Блэй. Перестань. Позволь увидеться…

— Прошу, не стоит.

— Что у нас происходит? — спросил Куин напряженным голосом. — Блэй, что ты делаешь?

Откинувшись на спинку рабочего кресла отца, Блэй закрыл глаза… перед внутренним взором появился образ Лирик, которую он укачивал у своей груди, и Блэй ощутил, как в сердце вонзили нож. Боже, он помнил каждую черточку малышки: ее большие, прекрасные, близорукие глазки — еще неизвестно, какого они были цвета — ее розовые щечки, светлые волосики.

Он помнил, как улыбался ей, а сердце переполнялось от любви, превращая тело в наполненный до краев воздушный шар, который ни за что не лопнет.

Все казалось таким прочным с появлением детей, их отношения с Куином, до этого железобетонные, их словно стянули стальными канатами, связали вплотную.

Он не знал, что хуже: лишиться места в жизни малышей или лишиться подобной стабильности.

— Мне пора, — сказал он резко.

— Блэй, да брось…

Блэй аккуратно положил трубку на аппарат, а не стукнул со всей дури. Не поднял сам телефон, чтобы зашвырнуть в полку с экономической литературой и стандартами по бухучету.

Он не злился.

Глупо злиться на правду.

Уж лучше потратить время, адаптируясь к ней.

Намного логичней, даже если от этого на глаза набежали слезы.

Глава 14

— Серьезно. Я просто приму душ и продолжу смотреть в окно. И все.

Когда Вишес ничего не ответил, Лейла повернулась на своем стуле, на котором просидела последний час. Брат также стоял на своем месте в аккуратной кухне, прислонившись к гранитной столешнице возле плиты, и тихо курил. Безопасный дом, в котором они провели весь день, представлял собой чудесное ранчо, достаточно маленькое, чтобы чувствовать себя уютно в нем, но достаточно просторное для небольшой семьи. Оно было декорировано в бледно-серых тонах, с тщательно подобранными акцентами ярко-желтого или светло-голубого цветов… поэтому оно выглядело по-современному, светло и просторно, а не мрачно.

При иных обстоятельствах, ей бы понравилось в этом доме решительно все. Но в ее ситуации, ранчо казалось тюрьмой.

— Вишес, да брось. Ты серьезно думаешь, что я могу появиться на пороге особняка и попроситься в дом? Ведь ключа-то у меня нет. — Он опять не ответил, и Лейла закатила глаза. — Или нет, ты боишься, что я воспользуюсь любой возможностью снова взбесить Короля. Ведь это так поможет мне в сложившихся обстоятельствах.

Вишес переступил с ноги на ногу. В черных кожаных штанах, майке без рукавов и с пятьюдесятью фунтами кинжалов и пистолетов он выглядел как призрак, оказавшийся не на своем месте, посреди этого идеального дома-с-пасторальной-картины. А, может, и на своем: прошлой ночью он сыграл роль предвестника злого рока… а в качестве соседа по комнате он был таким же веселым, как и она сама в ее нынешнем состоянии.

Лейла кивнула на телефон в его руке, укрытой черной перчаткой.

— Иди на свое собрание. Ведь это было в сообщении?

— Невежливо читать чужие мысли, — пробормотал Ви.

— Это твой талант, не мой. Просто по твоему лицу видно, что ты хочешь уйти и чувствуешь себя здесь как в клетке. Мне не нужна нянька. Я никуда не денусь. Мои дети в доме Короля, и если я не буду играть по его правилам, то никогда их больше не увижу. Если ты думаешь, что я могу пойти против него, то ты сошел с ума.

Лейла повернулась к окну, понимая, что перестала следить за чистотой своей речи, но ей было плевать. Она переживала за Лирик и Рэмпа, не могла ни есть, ни спать.

— Я пришлю кого-нибудь. — Раздались щелчки, словно Вишес набирал сообщение. — Может, Лэсситера.

— Я предпочла бы побыть в одиночестве. — Она снова повернулась к нему. — Я начинаю уставать от рыданий при посторонних.

Вишес опустил руку. Либо потому, что он отправил набранное сообщение, либо из согласия с ней, этого она не знала… и ей было все равно.

Выученная беспомощность[39], — подумала она. Так, кажется, это называлось? Она слышала этот термин от Мариссы и Мэри, когда они обсуждали ментальный ступор, охватывающих жертв домашнего насилия. Хотя, в ее случае, никакого насилия не было. Она заслужила яростную правду, что обрушили на нее.

Она вернулась к созерцанию ночи, передвинувшись так, чтобы смотреть в раздвижные двери возле стола. По ту сторону стеклянных полотен располагалось крыльцо, и в уличном свете она оценила скудные скопления снега и льда, проследила взглядом пляски застывших пожухлых листьев на обжигающе-холодном ветру. Днем, когда она не спала в подвале, она включила местные новости. Очевидно, на Колдвелл надвигалась нежданная ранняя буря, и да, Лейла, находясь на ранчо, слышала, как вдалеке гудели грузовики, засыпая дороги технической солью.