Эверс не промолчал в ответ Шлецеру и показал, издав в 1810 г. в Дерпте «Unangenehme Erinnerung an August Ludwig Schlozer» («Неприятные воспоминания об Августе Людвиге Шлецере»), что может постоять и за свое имя как ученого, и за свои идеи. Вынеся в эпиграф слова Шлецера, сказанные в 1777 г., что «от человека, который публикует частную переписку, предназначенную лишь для двоих, и использует ее во вред автору, так от этого человека нужно защищаться святой водой и крестным знамением», он обвинил, его в подлоге. Многие предупреждали, вспоминал Эверс о работе над своей «маленькой книжицей», что Шлецер, «не привыкший к критике, поведет себя как негодяй», при этом прикрываясь любовью «к истине». Я же считал, что он, сам свободно высказываясь на благо науки, не взирая на личности, позволит подобное и другим. Но я ошибся, констатировал Эверс, и «в гневе его ущемленное самолюбие перебороло его порядочность и заставило написать пасквиль на меня, который позорит пятую часть его «Нестора»[156].
В 1811 г. Н. Брусилов в статье «Историческое рассуждение о начале русского государства», разделяя взгляд Шлецера на этническую природу варягов-руссов, не принял его мысль, что лишь с 862 г. начинается Русское государство, и утверждал, что «оно существовало задолго» до пришествия руссов («славяне еще до Рюрика имели уже города, торговлю и, вероятно, ремесла и художества; следственно, политическое их бытие было уже основано») и что Русь была более просвещенной, «нежели как мы обыкновенно воображаем». Оспорил исследователь и «исторический скептицизм» Шлецера и Миллера, полагавших, «что все повествование о древнем славянском народе, о их князьях, городах и тому подобное, вымышлено после Нестора северными и польскими писателями».
В тот же предгрозовой 1811 год Г.П.Успенский в «Опыте повествования о древностях руских», вышедшем в Харькове, привел мнения по поводу объяснения имени Русь: от некоего князя Рос, от роксолан, которые отверг на том основании, что в старину наша страна именовалась Русь, а после Русия. Затем он передал точки зрения шведа Ф.И. Страленберга, что Русь образовалась «от слов Russ или Ruskia, что значит русый, рыжий, рыжеволосый», и В. Н. Татищева, выводившего Русь из сарматского языка, «на котором оное, по его мнению, означает чермный или красный, полагая, что народ сей назван так по причине рыжих или русых волос». И согласился с О. Далиным, что название Русь произошло «от готского слова Russ, означающего на росском языке стержень, быструю реку, водопад, порог. Отсюда произошло шведское слово Russia, рыболовная посуда; равно как Ro, Roder, грести, гребло или весло, а оттуда Рослаген или Родслаген»[157].
В 1814 г. Эверс, считая, что проблему варягов затмевает «ложный свет» произвольной этимологии, привел в «Предварительных критических исследованиях для российской истории» (а в них он развивал идеи, высказанные шестью годами ранее), помимо мнений С. Герберштейна и М. Претория, суждения шведов Э. Ю. Биорнера (1743 г.) и Ю. Ире (1769 г.) о выходе варягов из пределов их отчизны, а также донес до сведения читателя, не называя никого конкретно, что варягов принимали за «галлов, евагоров» Иордановых «в особенности». Именно Г. 3. Байер, полагал ученый, обратил внимание на финские наименования Швеции «Руотси» и шведов «руотсалаинами» и использовал их в системе своих доказательств, что затем было подхвачено Ю.Тунманном.
Хотя Эверс и назвал М.В.Ломоносова «дурным критиком», но, взвесив доводы сторонников норманской теории, отметил, как и когда-то Ломоносов, отсутствие у скандинавов преданий о Рюрике (вместе с тем напомнив, что факт отсутствия известий о Рюрике в скандинавских источниках был подмечен еще Миллером) и очень точно охарактеризовал этот факт как «убедительное молчание» («ослепленные великим богатством мнимых доказательств для скандинавского происхождения руссов историки не обращали внимание на то, что в древнейших северных писаниях не находится ни малейшего следа к их истине»). При этом говоря, что «всего менее может устоять при таком молчании гипотеза, которая основана на недоразумениях и ложных заключениях, и не имеет за себя ничего, кроме славы, достойно впрочем приобретенной, ее сочинителей».