Изгнание норманнов из русской истории. Выпуск 1

Подобный панегирический настрой по отношению к немецким историкам не мог, конечно, не привести Карамзина к ошибочным заключениям, вошедшим в науку. Так, например, превознося заслуги Шлецера, он приписал ему опровержение мнения Байера и Миллера, что не было Дира и что существовал только один князь Аскольд (якобы «по чину диар», по-готски судья), хотя это заблуждение, ссылаясь на показания русских и иностранных источников, развенчал еще Ломоносов в своих отзывах на диссертацию Миллера (и лишь много лет спустя вышла статья Шлецера «Oskold und Dir» // Eine russische Geschichte, kritisch beschrieben von A.L. Schlozer... - Gottingen, 1773)[162].

После «Нестора» Шлецера и «Истории государства Российского» Карамзина (а с ним сегодня у нас и за рубежом сторонники норманской теории по праву связывают «рекламу» и «пропаганду» ее идей в нашем Отечестве[163]) ничто не могло остановить триумфального шествия норманизма или, по вышеприведенной характеристике норманиста В. А. Мошина, «ультранорманизма шлецеровского типа». И суть которого полно выразил в 1829 г. антинорманист Ю.И. Венелин: «Наш исторический ареопаг превратился в аукционный торг, на коем все почти знаменитое в европейской древности», включая варяжскую русь, «приписано немцам без всяких явных на то документов», хотя норманской руси никогда не существовало, а представление об этом есть плод «жалкого толкования или фантастического произведения некоторых изыскателей», не понявших ПВЛ. В целом в российской исторической науке первых десятилетий XIX в. сложилась ситуация, очень тонко подмеченная в 1836 г. тем же Венелиным: «Резкий и полемический тон Шлецера, его сарказмы при обширной начитанности и, весьма часто, при справедливых замечаниях приобрели ему тот авторитет, которому нелегко решатся противоборствовать юные, еще не опытные умы. Шлецер утверждал смело, и где недоставало ему достаточного довода, там он прибегал к сарказму или даже к парадоксу, - и все замолкли»[164].

Важнейшим рубежом в становлении историографии варяжского вопроса явились 20-е - 30-е гг. XIX в., что было обусловлено, во-первых, качественно возросшим уровнем развития отечественной исторической науки, осознавшей необходимость критического осмысления пройденного ею пути. Показательной в этом плане является «История русского народа» Н.А.Полевого, во «Вступлении» к первому тому которой (1829 г.) автор утверждал, что настоящая история России еще не написана его соотечественниками, т. к. они, по его мнению, являвшемуся повтором сурового приговора, вынесенного им Шлецером, не имели «ни истинного понятия о дееписании, ни надлежащих приготовлений к труду».

В связи с чем он, предельно кратко охарактеризовав работы А. И. Манкиева, В. Н. Татищева, М. В. Ломоносова, Ф. Эмина, М. М. Щербатова, И. Г. Штриттера (Стриттера), И. П. Елагина, негативно отозвался о их возможностях как историков и отнес их сочинения к «несовершенным опытам», и противопоставил им Н.М. Карамзина с его «творением», но и в нем увидев очень серьезные изъяны. Одновременно Полевой говорил, что иностранцы также ничего серьезного не сделали на поприще русской истории по причине их предубежденности к России и отсутствия у них «материалов обработанных» (но свою «Историю» он все же посвятил немецкому ученому Б.Г.Нибуру, отрицавшему баснословный период в истории Рима, охарактеризовав его как «первого историка нашего века» и отнеся его, наряду с Ф.Гизо, А. Г. Л. Геереном, О. Тьерри и И. Г. Гердером, к числу «наших учителей»)[165].

Во-вторых, варяго-русский вопрос, в том числе и по причине своего политического звучания (что превратило его в одну из навязчиво-любимых тем западноевропейских ученых), приобрел к названным годам весьма широкий резонанс не только в академических кругах, но и в российском обществе в целом, после Отечественной войны и «Истории государства Российского» Карамзина проявлявшем огромный интерес к своему прошлому. А данное обстоятельство предъявляло особенно высокие требования к сочинениям, касавшимся проблемы начала Руси. И в ее решении противоборствующие стороны все больше начинают уделять внимание доказательной базе как единомышленников, так и оппонентов, детально раскрывая ее перед читателем и тем самым стараясь превратить его в своего убежденного союзника. В первую очередь, конечно, высказывались оценки по поводу наследия главных героев нашей науки, с именами которых, прежде всего, ассоциировались норманизм и антинорманизм.