Изгнанник

– Пора заняться твоей татуировкой. Ты же не можешь всю жизнь прожить с меткой изгнанника.

Торак тоже не раз думал об этом, но, услышав подобное заявление от Фин-Кединна, насторожился.

– Ты собираешься ее вырезать? – спросил он.

– Нет, – ответил Фин-Кединн. – Ложись.

Торак послушался, лег на спину и стал смотреть, как Фин-Кединн достает из сумки костяную иглу, маленький молоточек из рога для нанесения татуировки и что-то еще, завернутое в кусочек оленьей шкуры. В свертке оказались комки охры, «крови земли», а также белый гипс и зеленый туф.

– Я послал Бейла искать траву резеду, – сказал Фин-Кединн таким тоном, словно это все объясняло. – А ты лежи спокойно и не двигайся.

Прицелившись иглой и молоточком, он натянул кожу у Торака на лбу большим и указательным пальцем и стал быстро и ловко наносить какой-то рисунок поверх прежней татуировки, время от времени прерываясь и вытирая выступившую кровь.

Сперва Тораку было очень больно. Потом просто больно. Чтобы отвлечься, Торак старательно изучал ближайший ореховый куст. Орехи на нем еще толком не дозрели, но какая-то белка уже деловито собирала урожай, то и дело поглядывая на вторгшихся в ее владения людей и выражая свое недовольство сердитым треском.

Потом Торак все же решился перевести взгляд с орехового куста на Фин-Кединна.

На своего приемного отца.

Он понимал, какая это большая честь для него; он был почти счастлив, но все же поступок Фин-Кединна сильно его озадачил.

– И все-таки я кое-чего не понимаю, – сказал он.

Фин-Кединн продолжал молча работать, и Торак снова заговорил:

– Когда я впервые встретился с тобой и ты узнал, кто был мой отец, ты очень рассердился. Но с тех пор много воды утекло, и мне стало казаться, что иногда ты ко мне очень хорошо относишься, а иногда – не очень.

Положив комок охры на маленький жернов, Фин-Кединн принялся растирать его с помощью куска гранита.

– Я знаю, ты сердит на моего отца, – осторожно продолжал Торак. – Но моя мать… Ее-то ты ведь не ненавидел?

Фин-Кединн продолжал растирать охру.

– Нет, – сказал он. – Я ее любил.

По Лесу звонким эхом разнеслась птичья трель. Над цветами таволги жужжали пчелы.

– А она относилась ко мне как к брату, – вздохнул Фин-Кединн. – Она любила только твоего отца. Только его она любила так, как жена и должна любить своего мужа.

Торак судорожно сглотнул и спросил:

– Значит, поэтому… ты его так ненавидел?

Фин-Кединн снова вздохнул:

– Взросление человека порой похоже на болезнь души, Торак. Телесная душа хочет во всем главенствовать и борется с душой племени, приказывает, как ей следует поступать. Тут главное – обрести равновесие, знаешь, как при изготовлении хорошего ножа. Нужен некий баланс. В общем, мне для этого понадобилось немало времени. – Он обмакнул уголок оленьей шкуры в кашицу из охры и стал втирать ее в только что нанесенный рисунок у Торака на лбу. – Я, разумеется, давно уже перестал ревновать ее к твоему отцу. Но продолжал считать, что именно он повинен в ее гибели. Я и теперь виню его в этом.

– Но почему?

– Он сам присоединился к Пожирателям Душ. И когда она родила тебя, ей приходилось скрываться вместе с ним. В такой трудный момент она оказалась вдали от родного племени. Если бы он не подверг ее тогда такой опасности, она вполне могла бы остаться жива.

– Но он же не нарочно подвергал ее опасности!

– Только не проси меня, чтобы я простил его, – предупредил Фин-Кединн. – Ради твоей матери я принял тебя в племя Ворона. Ради нее – как, впрочем, и ради тебя самого – я решил стать тебе приемным отцом. Но не требуй от меня слишком многого. – Он старательно протер жерновок пучком мха и принялся крошить туф.

Торак внимательно смотрел на него, понимая, как сильно успел уже полюбить этого человека.

– А у тебя никогда не было жены? Или подруги? – спросил он.

Губы Фин-Кединна дрогнули в усмешке.

– Ну конечно же была! Я женился на девушке из племени Волка, но через некоторое время она сама сказала, что нам лучше расстаться, и была права. Потому что я по-прежнему думал только о твоей матери.

Они помолчали. Потом Торак снова спросил:

– А какая она была, моя мать?

Фин-Кединн слегка вздрогнул, но ответил довольно спокойно:

– Тебе, должно быть, отец о ней немало рассказывал.

– Нет. Когда я задавал ему этот вопрос, он сразу становился очень печальным.

Фин-Кединн еще немного помолчал, потом сказал:

– Она знала и понимала Лес, как никто другой. И очень его любила. И Лес тоже ее любил. – Он посмотрел прямо на Торака, и его голубые глаза ярко блеснули. – Ты очень похож на нее!

Этого Торак никак не ожидал. До сих пор мать была для него неким туманным образом – неведомой женщиной из племени Благородного Оленя, оставившей ему на память свой рожок с охрой… и объявившей его, своего сына, лишенным племени.

А Фин-Кединн некоторое время постоял, устремив невидящий взор на ореховый куст, потом встряхнулся, расправил плечи и снова принялся растирать туф.