Изгнанники

Когда небо на востоке начало разгораться, Барам потребовал сделать остановку. Точнее, он просто встал как вкопанный, и никакими силами магу не удавалось сдвинуть его с места. Чужестранец стал лицом к восходящему солнцу, закрыл глаза и опустил руки вдоль тела, развернув их ладонями к свету. Оррис уговаривал его двигаться дальше, приводя сотню различных доводов, потом стал кричать и угрожать, но все было без толку. Маг попытался увести Барама силой, но тот просто вывернулся из его крепких рук, как ночью в камере, и снова застыл в той же позе. В конце концов Оррис махнул на него рукой, надеясь, что этот странный ритуал скоро закончится, и решил воспользоваться случаем и перекусить.

Услышав, как Оррис зашуршал оберткой, Барам, кажется, несколько позабыл о своей церемонии. С жадностью глядя на сушеное мясо и сыр в руке мага, он даже сделал к нему неуверенный шаг. Но тут же снова повернулся навстречу медленно поднимающемуся над горизонтом солнцу, слегка запрокинул голову и выпятил грудь, словно стараясь впитать свет и тепло каждой клеточкой своего тела. Барам стоял так несколько минут, потом неожиданно открыл глаза, встряхнулся, как животное, отряхивающее со шкуры воду, и пошел к Оррису с широко открытыми глазами и протянутой рукой.

— Что, проголодался? — с усмешкой поинтересовался маг.

Чужестранец с готовностью кивнул, и Оррис протянул ему мешочки с припасами. Барам плюхнулся на землю и стал лихорадочно рыться в пакетах, пригоршнями загребая еду и забрасывая в рот без разбору сушеное мясо, сыр и сухофрукты.

— Эй! — закричал Оррис, выхватывая у него мешки. — Не налегай так, чужеземец! А то у нас ничего не останется!

Барам с ненавистью поглядел на него, пережевывая то, что ему удалось прихватить, но не попытаться отобрать пакеты, пока Оррис распихивал их по карманам одежды.

— Пошли, — скомандовал маг, жестом приказывая Бараму встать. — Мы и так потеряли много времени.

Барам неохотно поднялся и поплелся вслед за Оррисом. Остаток дня они медленно, но верно поднимались в гору. К счастью, несмотря на их нестерпимо медленное передвижение, чужестранец, кажется, был искренне признателен Оррису за освобождение из тюрьмы. Он почти все время не отрывал глаз от неба и расстилавшихся перед ними пейзажей, с такой жадностью вбирая в себя все, что видел, как пересохшая, истрескавшаяся земля впитывает летний дождь. Во время привала он ложился на землю, закрывал глаза и подставлял лицо солнцу. А когда ближе к вечеру прошел краткий ливень и размыл тропу, Барам не побежал в укрытие, а мок под дождем, словно наслаждаясь каждой упавшей на его кожу каплей. Оррис подумал, как странны иногда повороты жизни: человек, принесший с собой в Тобин-Сер одни разрушения, сейчас с такой жадностью вбирает в себя дары этой земли. Но счастье вновь обретенной свободы сделало Барама более покладистым, магу это было на руку, и, хотя они не стали двигаться быстрее, в этот день чужестранец шел вперед с большей готовностью.

Однако ночью начались неприятности. Покончив с легким ужином, Оррис, как мог, объяснил чужеземцу, что пришло время спать. Но вместо того, чтобы последовать примеру мага и растянуться около костра, Барам сел, поджав колени к груди, и почти сразу же начал раскачиваться взад-вперед, напевая шепотом. Он бормотал не так громко, как в своей камере, но Оррис различил знакомые, хоть и непонятные слова. Маг снова подумал о какой-то неизвестной религиозной практике, но, наблюдая при свете костра, как нервно бегают из стороны в сторону его глаза, Оррис засомневался. С неприятным холодком в сердце он вдруг осознал, что это вовсе не ритуал, а какое-то болезненное нарушение психики, вызванное заточением и одиночеством, и тотчас же догадался, что вряд ли оно пройдет в ближайшем будущем. Вспомнив, что в камере, когда он пришел за узником, была кромешная тьма, Оррис предположил, что чужестранец будет бормотать до самого рассвета.

А это, раздумывал маг, лежа без сна у костра, уже серьезное препятствие. Пока чужестранец бодрствовал, Оррис не мог себе позволить заснуть. А если оба они не будут по ночам спать, то днем далеко не уйдут. Об этом Оррису даже думать не хотелось. Им необходимо было торопиться. Если их обнаружат, его снова обвинят в государственной измене, исключат из Ордена и, вполне вероятно, казнят. Ну и Барама, конечно, тоже. Поэтому как можно скорее необходимо было добраться до перешейка Лон-Тобин, а это без малого четыреста лиг.

К сожалению, он не мог принудить Барама спать. Возможности мага простирались далеко, но не настолько. Он мог бы заставить его ненадолго потерять сознание — мера, которую, уже после нескольких минут беспрерывного подвывания, ему захотелось применить, — но больше он ничего сделать не мог, и оставалось только терпеливо сносить его и надеяться, что в конце концов изнеможение победит одержимость Барама