Изгоняющий дьявола. Знамение. Дэмьен

— Я думаю, сюда,—сказал Дженнингс, указывая в сторо­ну длинного коридора.—Посмотри, какая грязь.

Впереди виднелась коричневая тропинка. Люди, ходив­шие здесь многие столетия подряд, ногами протерли в камне ложбинку, и во время ливней сюда стекала вода. Тропинка вела к огромной каменной ротонде с закрытой деревянной дверью. Они подошли поближе, и пение стало громче. При­открыв дверь, Торн и Дженнингс с благоговением уставились на происходящее внутри ротонды. Казалось, они неожиданно перенеслись в средневековье, так сильно ощущалось при­сутствие Бога и духовной святости. Они увидели просторный древний зал. Каменные ступени вели к алтарю, на котором возвышался деревянный крест с фигурой распятого Христа, высеченной из камня. Сама ротонда была сложена из камен­ных блоков, которые были украшены виноградными лозами и сходились в центре купола. Теперь с вершины купола про­бивался солнечный свет и освещал фигуру Христа.

— Священное место,—прошептал Дженнингс.

Торн кивнул и продолжал осматривать помещение. Взгляд его упал на группу монахов в капюшонах, стоящих на коленях и произносящих молитву. Пение их было очень эмо­циональным, оно то затихало, то усиливалось. Дженнингс до­стал экспонометр и в полутьме попытался разобрать его по­казания.

— Убери,—прошептал Торн.

— Надо было захватить вспышку.

— Я сказал, убери это.

Дженнингс взглянул на Торна с удивлением, но повино­вался. Торн выглядел чрезвычайно расстроенным, у него дро­жали колени, будто тело приказывало опуститься на них и принять участие в молитве.

— С тобой все в порядке? — шепнул Дженнингс.

— ...Я католик,—тихо ответил Торн.

Вдруг взгляд его застыл, уставившись куда-то в темноту. Дженнингс увидел инвалидное кресло-коляску и сидящего в нем неуклюжего человека. В отличие от остальных, сто­ящих на коленях с опущенными головами, этот в коляске си­дел прямо, голова его словно окаменела, руки были выгнуты, как у парализованного.

— Это он? —шепнул Дженнингс.

Торн кивнул, глаза его широко раскрылись, как от дурно­го предчувствия. Они подошли ближе, и Дженнингс помор­щился, когда увидел лицо инвалида. Половина его была как будто расплавлена, мутные глаза слепо смотрели вверх. Вме­сто правой руки из широкого рукава торчала изуродованная культя.

— Мы не знаем, может ли он видеть и слышать,—сказал монах, стоящий рядом со Спиллетто во внутреннем дворике монастыря.—После пожара он не произнес ни слова.

Они находились в заросшем саду, который был завален осколками статуй. После окончания службы монах вывез ко­ляску Спиллетто из ротонды, и оба путешественника после­довали за ними.

— Братья за ним ухаживают,—продолжал монах,—и мы будем молиться за его выздоровление, когда кончится епи­тимья.

— Епитимья? — спросил Торн.

Монах кивнул.

— «Горе пастуху, который покидает своих овец. Пускай же правая рука его иссохнет, а правый глаз его ослепнет».

— Он согрешил? — спросил Торн.

- Да.

— Можно спросить, как именно?

— Он покинул Христа.

Торн и Дженнингс удивленно переглянулись.

— Откуда вам известно, что он покинул Христа? — спро­сил Торн у монаха.

— Исповедь.

— Но он не разговаривает.

— Это была письменная исповедь. Он может шевелить левой рукой.

— И что это было за признание? — не отступал Торн.

— Можно мне узнать причину ваших расспросов?

— Это жизненно важно,—искренне признался Торн.— Я умоляю вас о помощи. На карту поставлена жизнь.

Монах внимательно посмотрел на Торна и кивнул.

— Пойдемте со мной.

Келья Спиллетто была совсем пуста: только соломенный матрас и каменный стол. От вчерашнего ливня йа полу оста­лась лужа воды. Торн заметил, что и матрас был влажным. Неужели, подумал он, все они терпят подобные лишения, или же это было частью епитимьи Спиллетто?

— Рисунок на столе,—сказал монах, когда они прошли внутрь.—Он нарисовал его углем.

Коляска скрипела, передвигаясь по неровным камням. Они окружили небольшой столик, рассматривая странный символ, начертанный священником.

— Он сделал это, когда впервые оказался здесь,—про­должал монах,—мы оставили уголек на столе, но больше он ничего не рисовал.

На столе была коряво нацарапана неуклюжая фигурка. Она была согнута и искажена, голова обведена кругом. Вни­мание Дженнингса сразу же привлекли три цифры, начер­танные над головой согнувшейся фигуры. Это были шестер­ки. Их было три. Как отметка на ноге Тассоне.

— Видите эту линию над головой? — сказал монах.—Она означает капюшон монаха.

— Это автопортрет? — спросил Дженнингс.

— Мы так считаем.

— А что это за шестерки?

— Шесть —это знак дьявола,—ответил мо­нах.—Семь—идеальное число, число Христа. А шесть —чис­ло Сатаны.

— А почему их три? —спросил Дженнингс.

— Мы считаем, что это означает дьявольскую Троицу. Дьявол, Антихрист и Лжепророк.

— Отец, Сын и Святой дух,—заметил Торн.

Монах кивнул.

— Для всего святого есть свое нечистое. В этом сущность искушения.

— Но почему вы считаете, что это исповедь? — спросил Дженнингс.

— Вы назвали рисунок автопортретом, или что-то в этом роде. Он символически окружен Троицей ада.

— Но ведь вы не знаете конкретно, что он хотел рас­сказать?