Излучения (февраль 1941 — апрель 1945)

Беседа напомнила мне одно из моих прежних сомнений: не теряем ли мы, отступая в единство, способность наслаждения, которое нам может предоставить только время и только разнообразие, и не в том ли кроется основа нашего существования, что самому Богу потребна индивидуация. Наблюдая за насекомыми и морскими животными и за всей небывальщиной потока жизни, я постоянно испытывал это чувство. Мысль о том, что однажды со всем этим придется расстаться, причиняет мне глубокую боль.

В противовес этому надо бы сказать, что при отступлении мы приобретем органы, нам неизвестные, хотя они заложены и прообразованы в нас, как, например, легкие в младенце, носимом матерью в утробе. Телесные очи иссохнут, подобно нашей пуповине; мы будем наделены новой силой зрения. И как мы здесьвидим цвета в их разделенности, так и там,испытывая высшее наслаждение, узрим их сущность в нераздельном свете.

Вечером разговор о Востоке, в том числе о каннибализме; утверждают, что особое пристрастие наблюдается здесь к половым органам. Причиной тому — не простой голод; рассказывают, например, о партизанах, которых доставляли в хлебных сумках в обмен на сигареты.

При упоминании таких зоологических или даже демонических черт низшего порядка на ум приходит Баадер ^{127}со своим учением. Чисто экономические доктрины приводят к каннибализму.

Муассон, 23 марта 1943

Новые здешние удовольствия: вид цветущего персика, пробуждающегося от зимнего сна, — он словно бабочка, выползающая из темной куколки и расправляющая свои крылья. Сухая земля полей и серые стены домов воодушевляются этим новым блеском; легкая цветная вуаль оживляет их. Розовый цветок при этом скромнее, чем белый, но выглядит более пышным на фоне голой ветки. Поэтому и на душу действует гораздо сильнее. Нежный занавес, которым год начинает свою волшебную пьесу.

Также утренний огонь в камине. Вечером в холодной комнате я сооружаю пирамиду из сухих прутьев и дубовых чурок, которую зажигаю утром за полчаса до подъема. Вид открытого огня, излучающего тепло и свет, оживляет и делает радостным начало дня.

Муассон, 26 марта 1943

До полудня полевая служба на сухой пустоши, покрытой беловато-серыми и зелеными сплетениями корней и поросшей кое-где березами и соснами. Двигаясь по спирали, мы снова обращаемся к прожитым вещам, преодолевая их, и если они не вовсе лишены значения, то становятся материалом для высшего триумфа. Так вышло и у меня с обеими мировыми войнами — первой и второй. В час смерти вся жизнь проходит перед нами, в этот час случай освящается необходимостью. Его запечатлят высшей печатью, после того как воск расплавится страданием.

На этой пустоши с ее сосновыми рощицами было уже довольно жарко. В полуденном солнце я увидел некое создание, порхнувшее мимо меня и показавшееся мне незнакомым: это было существо, вздымавшее прозрачные крылья розовато-опалового оттенка и тянувшее за собой два длинных, красиво изогнутых рога, напоминавших хвосты или шлейфы. Я тут же узнал в нем самца жука-дровосека, которого впервые увидел в полете. В таком молниеносном прозрении кроется великая радость, мы прозреваем тайные истоки природы. Живое существо является нам в своей исконной сущности, в своих волшебных танцах и в той оправе, какой его снабдила природа. Это одно из высших наслаждений, доставляемых нам сознанием: мы проникаем в глубь жизненной грезы и живем в ней жизнью тварей. Словно на нас падает искорка, отброшенная непосредственной, неосознанной радостью, которая их наполняет.

После полудня вместе с Мюнхаузеном и Баумгартом я во второй раз совершил экскурсию в От-Иль и Ла-Рош-Гюйон. На этой местности с ее крутыми и причудливо изрезанными меловыми утесами, которые сопровождают течение реки, возвышаясь над ней подобно органным трубам, лежит отпечаток, дающий почувствовать, что она уже с незапамятных времен заселена людьми. В Ла-Рош-Гюйоне смена эпох налицо; в белой, увитой плющом скале можно увидеть темные впадины глубоких и извилистых пещер, некоторые из них до сих пор служат кладовыми или конюшнями; тут же — неуклюжие крепостные строения эпохи норманнов и, наконец, на переднем плане — гордый замок с башнями, запечатлевший смену менее грозных столетий. И посреди всего этого, как глубокие погреба, где витает дух древнейших времен, сохранились пещеры с кремнёвыми прослойками, где, может быть, спрятаны сокровища, золото и оружие или покоятся убитые в бою, — пещеры с предками-великанами, а в каком-нибудь тайном и заваленном проходе — даже с драконами. Это чувствуется и на открытом пространстве как некое магическое присутствие.

Париж, 27 марта 1943

Вечером отъезд в Париж, но до полудня успел еще, сидя у камина, кое-что записать в дневник. Уже в «Рафаэле» обнаружил кипу поздравлений с днем рождения; сначала прочел письма знакомых и клиентов, потом друзей и, наконец, родных, прежде всего Перпетуи и Фридриха Георга.