Измена

— Вадим, а ты не задумывался, за сколько можно продать портфель тем же американцам?

Улыбаюсь. Даже такая равнодушная к деньгам женщина, как моя жена, понимает, сколько стоит информация Виктора.

— Задумывался Семьсот кадров плёнки Запрудера, единственной киносъёмки покушения, оценили недавно в шестнадцать миллионов долларов. Можешь представить себе, во сколько оценят портфель Виктора.

— Тогда, в чём дело? Если уж ты решил уйти. Почему не вернуть портфель им, не взять деньги? Взять столько, сколько понадобится на спокойную жизнь, и забыть.

Разговор окрашивается в мелодраматические тона, достойные неплохого шпионского голливудского боевика. Но обижаться не имеет смысла. Будучи человеком крайне далёким от реальных перипетий тайных операций, Мари не может ставить вопрос иначе.

Она недоумённо вглядывается в моё лицо, ожидая ответа. Тёмные глаза на молодом лице, ни на йоту не постаревшем за годы жизни. Шелковистые волосы, заколотые любимой заколкой, с которой Мари не расстаётся даже в постели. Напряжённость руки, держащей сигарету у самого основания, дымящийся кофе на столике.

Как объяснять, что за возврат ворованных документов никто никогда не платит, дабы не пробуждать соблазн у своих же сотрудников? Как объяснить, что любые переговоры с американцами чреваты войной с обеими службами — их и нашей, российской? Как объяснить, что я нужен только третьей стороне. В качестве лишнего козыря или просто на всякий случай.

Замечаю, что Мари даже не спрашивает, не мучают ли меня угрызения совести по поводу измены собственному ведомству, с которым мы были связаны столько лет. Подход прагматический — что было выгодней.

Идеалы верности, любви к отечеству, демократии и свободы безнадёжно отстают в бесконечной гонке на выживание. В гонке за возможность сидеть под южным солнышком где-нибудь на пляже в Паттайе, потягивая горьковато-сладкий коктейль, вылавливая в густом бульоне свежайшие кусочки ароматного мяса, бросаясь в ослепительно-изумрудные воды морского залива, блаженно растягиваясь на горячем песке, подставляя плечо местной умелице, нежно наносящей на твою кожу изображение фиолетовой бабочки, которая сойдёт через пару недель, но к тому времени ты снова закажешь такой же рисунок либо иной — стрекозу, божью коровку, майского жучка.

* * *

Я устал от битвы с мельницами. Я хочу спокойно жить, любить жену, окружающий мир и обжигающе вкусные китайские блюда.

Конечно, я хочу запивать еду шампанским, и конечно, я понимаю, что шампанского не будет, если не рисковать. И риск я выбрал сам. Но, по-моему, пока риск оправдан.

Если даже от слежки полностью избавиться не удалось, Мари, наверняка, улетит в Бангкок, захватив всю толстенную пачку документов.

Немного жаль, конечно, что я не сделал копии, потому что рассказ, который я главами отсылаю дочке, не более, чем беллетристика — доказательств в написанных мною за эти дни главах я привожу немало, но без бумаг Виктора в истину всё равно никто не поверит.

* * *

Надеюсь, ещё до отлёта успею дописать и отправить завершающие части.

На самом деле я пишу сопроводительный текст к материалам Виктора. Текст предназначен для шефа разведки самой многонаселённой страны мира.

А моей дочери отправляется лишь копия этой сопроводиловки, выросшей в повесть, в которой вот уже одиннадцать глав, а будет ещё не менее полдесятка. Любопытно, о чём думает моя дочь сейчас, получая по электронной почте все главы?

Впрочем, если бы я умер и если бы материалы Виктора пропали, то вся эта посмертная возня вылилась бы в пшик. Без материалов, хранящихся в портфеле, стоящем сейчас у моих ног, вся моя повесть годится на средней руки детектив, наспех проглатываемый в вагоне метро. Хотя любой читатель может при желании обратиться к общедоступным источникам, и удостовериться, что я ничего не выдумал.

Ладно, будем надеяться, что мысли о смерти навеяны болезненным состоянием. Умирать я пока не собираюсь. Поболею чуток. Но поболею, не отходя от компьютера.

12.3. Прощание

Мари бросает на меня очередной озабоченный взгляд и пожимает плечами:

— Вадик, давай я сама схожу за билетами. Моего английского хватит.

— Но…

— Никаких но. Ты же сам говоришь, что они не начнут действовать, пока и не будут уверены в том, что в Москве не остались копии, которые станут известны публике, если с нами что-нибудь случится. А ты отдохнёшь, придёшь в себя. Посмотри на себя, Вадик. Тебе отлежаться надо. По пути домой заскочу в лавку за продуктами. Приготовлю обед.

— Не знаю. А ты найдешь турагентство?

— Вадим, ты всегда считал меня маленькой девочкой, не способной на самостоятельные поступки.

— А ты разве большая девочка?

— Ладно, ладно, большой мальчик… Деньги давай. И отдыхай, выздоравливай.

Мари смеётся, в но в глазах тревога. Почему-то сегодня морщинки заметнее, чем обычно. Трогает её наивная попытка показать, что волноваться нечего, что она — само спокойствие.