Сен-Жермен, успевший к началу торжественного вечера перезнакомиться со многими, кто влиял на общественную жизнь, занял отведённое ему место — в отдалении от шаха, который, конечно же, свой стол ни с кем не делил. Огромный живописный зал озарялся пламенем сотен свечей. Изыски кухни, сладости и напитки, подаваемые на блюдах из серебра, ласкающая слух музыка, сотворяемая группой примостившихся в углу евнухов — всё это быстро и незаметно расслабляло. Надир-шах любил патриотическую поэзию. Сен-Жермен выслушал долгие хвалебные излияния к родине: Персия слишком долго пребывала в упадке и терпела плевки, но пришло время возрождения — и земли, отнятые у неё врагами, вернулись к своим господам. делалось это с одной целью — продемонстрировать силу и намерения нового предводителя. В особенности посыл должен был закрепиться в сознании могущественных ханов. В выражениях их лиц Сен-Жермен читал только одно — абсолютное непримирение. В какой-то степени он начал беспокоиться за судьбу Надир-шаха: противников у него было не меньше, чем союзников, а зная жестокость дворцовых интриг, всегда следовало ожидать худшего. Однако, как вскоре выяснилось, Надир-шах не готовился к ударам исподтишка — он бил первым. И апофеозом праздника стало мёртвое тело предателя.
Обещанный сюрприз обрушился на гостей ближе к ночи. Поймав немое приказание, слуги распахнули двери и впустили летящих дев, которые пронеслись по залу, словно гигантские бабочки. Под аккомпанемент струнных и духовых инструментов они пали к ногам Надир-шаха, благодаря за милость, а затем начали двигаться. Их танец не был похож ни на один из тех, что Сен-Жермену доводилось видеть в европейских салонах — там подобное сочли бы развратом. Руки персиянок извивались в такт музыке; живот, бёдра, даже грудь покачивались под нежной шёлковой тканью. Мужчины молча хлебали шербет — интересы страны вдруг перестали иметь значение, из-под кафтана безупречности вылезал подлый шайтан. Чего добивался шах, разрешив чужим глазам наслаждаться его гаремом, никто не понимал, а на обратном, впрочем, и не настаивали. Это с утра ханы и беи заговорят о грубом нарушении этикета, о неуважении к мусульманским традициям — тогда же они сидели вместе с остальными, скованные мистической первобытной красотой, и взирали на танцующих девушек так, будто никогда раньше с ними не сталкивались.
Всё прекратилось мгновенно. Раздался мощный хлопок, и в центре зала возникла другая фигура. Евнухи внесли кувшины, как всегда, ничего не объясняя, и расположили на полу, образовав круг. Сен-Жермен заинтересованно подался вперёд — женщина, представшая перед шахом, отличалась от предыдущих. Прямая осанка и широко расправленные плечи явили гордый несгибаемый дух; всё, что она сделала — поднесла ладонь к сердцу и чуть наклонила голову, выражая тем самым искреннее уважение, и этого оказалось достаточно, чтобы получить согласие. Надир-шах откинулся на узорчатый резной трон, выдвинув вперёд ноги, как человек, подготовившийся утонуть в удовольствии. Мелькнувшая было лукавая злая улыбка исчезла в бороде. На смуглом лице полыхал мальчишеский задор. Сен-Жермен переводил взгляд с повелителя на женскую фигуру и обратно, пытаясь разгадать то, что между ними происходило. И не мог.
Музыка с первых же аккордов зазвучала резко и сильно, подобно порывистым толчкам в процессе соития, и тело обрело жизнь. Именно так зачарованно наблюдавший картину граф обозначил бы танец — «обретение жизни». Другие девушки облачились в короткие рубахи, едва прикрывшие грудь, и свободные штаны под юбкой, оставив животы, руки, шеи практически без защиты. Эта же преподнесла себя иначе — в длинном, наглухо закрытом платье, облегающем талию и расклешённом ниже бёдер. Глаза оскорблял его чёрный цвет, хотя россыпь изящных золотых линий на ткани смягчала агрессию. Ко всему прочему, на лицо была наброшена вуаль. Никто не знал, красива ли женщина, на которую они смотрели, но с музыкой, с движениями её тела почему-то забыли об этом думать.
Тьма ожила. Воскресла. Расправила крылья. А затем откупорила каждый кувшин, словно бы намеревалась вызвать джиннов. Если бы они вдруг появились посреди зала, Сен-Жермен нисколько бы не удивился. Но случилось другое — из сосудов выползли змеи. Увидев на своём пути человека, они вытянулись в стебель и распустили капюшоны, предупреждая, что пойдут в атаку, если враг не уберётся.
Вот это уже смахивало на поединок. «Танцевальный поединок», — поправил себя граф, напряжённо взирая на то, как фигура в платье приглашает кобр присоединиться к игре. Сначала они покачивались в такт извивающимся рукам, после чего набросились. Люди охнули, но страх мигом сменился восхищением, когда предполагаемая жертва стала факиром — чётко следуя ритмам музыки, она умудрялась избежать каждого последующего удара.
И вот тогда Сен-Жермен всё понял.