Изумленное пространство. Размышления о творчестве Эдуарда Штейнберга

Его искусство интеллектуально, оно на высоте современной эстетики. И в то же время это пространство, на котором сохранно живут традиции русского народа, а значит, и всей русской культуры. Когда вы смотрите его картины, вы постоянно находите в них элементы, которые в течение многих веков являются центральными составляющими эстетики русского искусства. И в то же время они абсолютно сравнимы с эстетическими элементами мирового искусства. Такой художник, как Штейнберг, может жить и работать в Париже и не терять под ногами русской почвы. Подобно Дягилеву и Ларионову, он остается русским художником. Поэтому эти картины в Москве хорошо себя чувствуют, они пользуются большим успехом также в Париже и в Нью-Йорке. Эдик Штейнберг является в наши дни одним из самых значительных русских художников именно потому, что его искусство соединяет в себе традиции и современность. А это всегда было великим достижением русского авангарда – как первого, так и второго авангарда, на выставку которого вы сегодня пришли.

Поскольку мы сегодня являемся гостями посольства, позвольте мне сказать несколько слов о тех, кто помогал открытию этого искусства. Да, действительно, картины Штейнберга на протяжении десятилетий в Москве не выставлялись. Мы узнали о них на Западе благодаря дипломатам, журналистам, туристам. И мы должны быть им благодарны, так как благодаря их акциям русское искусство не только вышло в мир, но и опять вернулось в Россию.

Сегодня вечером мы чествуем русского художника мирового значения. Со слов моего друга Эдика я знаю, что ничто его так не радует, как выставка в Москве. И я благодарю посольство Австрии за то, что оно доставило эту радость Эдуарду Штейнбергу сегодня вечером.

Месяц, черный квадрат и бытие[27]

Барбара Катуар

В ДИАЛОГЕ С СОВЕТСКИМ АВАНГАРДОМ: ПОЛОТНА ЭДУАРДА ШТЕЙНБЕРГА В ЛЕВЕРКУЗЕНЕ

На выставке, легкой и жизнерадостной, со светлыми, парящими в воздухе композициями в прекрасных анфиладах музея Морсбройх, забываешь, при каких обстоятельствах создавались эти работы. Здесь нет хронологической таблицы, по которой можно было бы проследить судьбу художника Эдуарда Штейнберга. Судьбу, как мы читаем в предисловии к монографии-каталогу, типичную для художника-нонконформиста, типичную для интеллигента, противостоявшего советскому режиму. Картины на выставке существуют как бы сами по себе, в отрыве от биографии и от хронологии их создания. Взору посетителя здесь представлена абстрактная живопись высочайшего класса. Живопись, раскрывающая свою суть в снова и снова повторяющихся геометрических элементах и абстракциях. Их вариации на полотнах Штейнберга рождают необыкновенное движение ритма и цвета, которые по очереди помещаются то на плоскость, то в объемное пространство. Что же это – самодостаточная интеллектуальная живопись? Похожим вопросом задается и Штейнберг, присматриваясь к супрематизму, в традициях которого складывается его творчество.

Когда в конце восьмидесятых годов, во время перестройки, культурно-политический климат в Советском Союзе начал смягчаться, мне в компании нескольких журналистов удалось навестить Эдуарда Штейнберга в его маленькой мастерской на окраине Москвы. Художник, когда он вышел нам навстречу, выглядел ровно на свой возраст – на пятьдесят лет. Он производил впечатление человека, смирившегося с обстоятельствами и прежде времени постаревшего. Его профессиональную судьбу тогда все еще решали прежние советские инстанции. Художник неофициальный, он, естественно, не мог вступить в официальный Союз художников и был лишен всех благ, которые это давало: не получал государственных заказов, не участвовал в выставках, порой даже не мог достать красок и холстов – последнее, понятно, больше всего осложняло жизнь. Холсты и краски, по его словам, он добывал только благодаря членству в Объединении графиков, малозначительной организации, в которой он числился.

В тесной, бедной, но аккуратно прибранной мастерской в глаза бросался небольшой портрет Казимира Малевича на стене. Штейнберг пристально изучал живопись и теоретические работы этого умершего в 1936 году художника. Он причислял себя к его последователям, но в то же время констатировал резкое отличие своего творчества от творчества Малевича, объясняемое утратой веры в утопию. Утопические идеи окрыляли искусство русского авангарда десятых-двадцатых годов ХХ века. Без веры в утопию второй русский авангард, в отличие от первого, растерял потенциал практического действия и лишился революционного духа. Поиск новых духовных ориентиров логичным образом привел Штейнберга, который в конце шестидесятых годов принял крещение, к христианской символике, воплощенной в первую очередь в иконописи.