Извините, я опоздала. На самом деле я не хотела приходить. История интроверта, который рискнул выйти наружу

Но я бы хотела быть такой же храброй, как Аня. Может, на ней и дирндль, но она улыбается, счастлива и потягивает пиво из своего стакана. Я поражена тем, как произнесенные вслух речи, обращенные к людям, кажутся еще более реальными. Как эти раз-в-жизни-события приходят, а потом уходят. Как же я не хочу больше жалеть о том, что не сделала чего-то.

Когда я добираюсь до нашего гостиничного номера после свадьбы, я сплю одиннадцать часов. Но не из-за последствий дикой, пьяной ночи. Мне просто нужно время, чтобы мой мозг восстановился после всех эмоций, различных стимулов и новых людей, с которыми он столкнулся в эти выходные. Виной не свадьба — это была великолепная свадьба, одна из самых любимых у Сэма. Это моя вина. И так будет всегда. После трех часов я становлюсь асоциальна в любом месте и словно превращаюсь в пыль. Ворчливую пыль. Я признаю, что не могу отучиться от этого — независимо от того, сколько мероприятий по нетворкингу я посещаю.

Я никогда не стану самым популярным свадебным гостем. Скорее всего, меня запомнят за то, что я болталась возле ванной с телефоном.

Когда мы с Сэмом возвращаемся в Лондон, мы ужинаем с его друзьями Микко и Кэсси. Несколько лет назад мы тоже были на их свадьбе (но тогда я рассматривала садовую мебель, а не море). Я спрашиваю, интроверты они или экстраверты, потому что это мой новый любимый вопрос, особенно для пар.

Прежде чем они ответят, я рискну предположить, что Микко (а он из Финляндии) — интроверт.

— Это способ стереотипизировать меня и моих соотечественников, — говорит он.

— Да, но так ли это? — спрашиваю я его.

— Я бы с удовольствием провел неделю на острове один, — кивает он. — Это было бы блаженством.

— Я бы там покончила с собой, — вставляет Кэсси, англичанка. — Я так и дня не протяну.

— Ты и пяти минут не протянешь, — говорит Микко.

Глядя на них, я понимаю, что была только еще на одной свадьбе, где говорила невеста. Это была их свадьба. Кэсси встала и произнесла блестящую, смешную, трогательную речь — возможно, лучшую речь за весь вечер. Кэсси была естественной. Она одна из самых экстравертных людей, которых я когда-либо встречала: она любит фестивали и, я уверена, смогла бы подружиться с кем-нибудь в метро.

Но в тот вечер она призналась, что никогда не выступала с презентациями на работе, а в школе так заикалась, что до свадьбы ни разу не выступала публично.

Это поразительно.

— А ты нервничала? — спрашиваю я ее.

— Ну, я просто говорила людям, что люблю их. Я не сказала ничего революционного или интересного. Я просто болтала обо всех этих людях, которых люблю. Вот и все.

— Одна только мысль о том, чтобы показать свои эмоции группе людей, заставляет меня сжиматься, — говорю я. — Ты не чувствовала такого?

Она делает паузу, размышляя, а затем качает головой.

— Если тебе повезло и у тебя есть люди, которые любят тебя и которых любишь ты, то это же замечательно, что ты им об этом рассказываешь? — говорит она. — Я просто хотела сказать им, как много они для меня значат.

«Это прекрасно — признаться в своих чувствах людям, которых любишь ты и которые любят тебя».

Ну, когда она так выразилась, я почувствовала себя эгоистичной задницей.

Исследователь и общественный деятель Брене Браун говорит, что связь — это то, почему мы здесь. Это то, для чего люди нейробиологически созданы^{25}. Единственный способ, которым мы когда-либо установим связи, — позволим себе быть замеченными, действительно замеченными.

Очевидно, мы не созданы для того, чтобы смотреть телевизор, сидеть за отдельными столами и пялиться в экраны телефонов. Мы запрограммированы на связь с другими. И самый быстрый способ установить контакт с другим человеком — показать свою уязвимость. Но когда я представляю себе, что делаю что-то на публике, у меня…

Сухость во рту. Одышка. Рвота. Показывать свою уязвимость перед аудиторией — это чертовски страшно. Хотя не думаю, что я в этом одинока.

В книге «How to Own the Room»[52] Вив Гроскоп пишет: «Некоторым женщинам нужна помощь не столько с публичными выступлениями, сколько с неуверенностью в себе и ненавистью к себе, которые удерживают их от участия в них»^{26}.

Если бы я произносила речь на своей свадьбе, это было бы ужасно. Я бы забыла ее, взглянула на маму и зарыдала. Отвратительный плач был бы навечно запечатлен на камеру. Я была бы зареванной. Заикалась бы. Рассказала бы анекдот, который никто бы не понял. Расстроила бы свою бабушку. Продемонстрировала бы свою нерабочую сторону лица. Расхохоталась бы так, что неловкость этого момента преследовала меня вечно.

Это было бы ужасно.

Это могло бы быть удивительно.