К Колыме приговоренные

И лицо его становилось светлым, как у верующего после причащения, а в глазах было столько тепла и радости, что, казалось, в душе его кто-то зажёг лампадку. День проходил легко, как после сладкого вина, но вечером, когда приходило отрезвление, Арсентий Павлович запирался в спальне, а Вера Григорьевна, оставшись на кухне, плакала.

Прошла зима, а весной, когда уже стало подтаивать, совсем сдал Арсентий Павлович. Он не вставал с кровати, а когда пытался сделать это, у него кружилась голова и подкашивались ноги. В груди у него хрипело, как в ржавой трубе, лицо стало серым, как у покойника, ночью он стонал и часто просил воды. Вера Григорьевна вызвала врача. В посёлке об этом враче ходили плохие слухи, говорили, что он безжалостен к больным и особенно не чикается со стариками.

— Ничего хорошего, — сказал он Вере Григорьевне, — тромбоз сердечной мышцы и воспаление лёгких.

Когда она спросила, не умрёт ли Арсентий Павлович, он ответил, как выстрелил:

— А почему бы и нет! Возраст-то какой?!

Говорят, тяжёлого больного лечат не лекарства, они только располагают к выздоровлению, а лечат его уход и тёплое внимание. С ними больной набирает силы и желание жить, так как видит, что он ещё кому-то нужен. Не случайно самая высокая смертность от естественных болезней в тюрьмах, а самая низкая — на войне, потому что заключённый чувствует себя никому не нужным изгоем, а солдат знает, что он нужен товарищам и его с нетерпением ждут дома.

Вера Григорьевна взялась за Арсентия Павловича как за больного ребёнка. Отпаивала его отварами лечебных трав, ставила на грудь горчичники и тёплые компрессы, делала облепиховую ингаляцию, готовила куриные отвары и молочные каши.

— Да ты у меня, Арсентий, всех переживёшь, — бодро говорила она ему, хотя в то, что он встанет на ноги, плохо верила.

— Ах, кому я нужен! — отмахивался от неё Арсентий Павлович.

— Вот те на! Да в посёлке мне проходу не дают. Только и спрашивают: как Арсентий Павлович, как Арсентий Павлович? — врала Вера Григорьевна.

— Ну, уж! — не верил Арсентий Павлович, но по тому, как у него светлело лицо и загорались глаза, было видно, что сообщением Веры Григорьевны он очень доволен.

Поднялся Арсентий Павлович на ноги в середине лета. Посёлок уже утопал в яркой зелени, солнце, ненадолго спрятавшись в белую ночь, остальное время не сходило с неба, а если небо затягивали тучи, шли тёплые дожди, после них поднимались с земли в небо белые, как молоко, туманы. В это лето было много грибов, раньше времени созрела голубика и почернела смородина, в тёплые вечера из затянутых в лёгкую дымку распадков несло прохладой, а терпкий запах хвои и багульника кружил голову.

После болезни Арсентий Павлович перестал читать Библию. Теперь она ему казалась тяжёлой, как написанная на древнеславянском языке книга, а родословная Иисуса Христа, лишившись прежних образных представлений, стала похожа на бессмысленное нагромождение неуклюжих, как булыжники, слов. Не пошла ему и водка. От неё болела голова и мучила изжога. Лишившись Библии и водки, Арсентий Павлович стал похож на отшельника, ожидающего в своей келье предсмертного отпущения грехов. Совсем пропал у него и аппетит. Когда Вера Григорьевна звала его к столу, он спрашивал: «А это надо?» Если же она приносила еду в постель, он долго ковырялся в ней, а отставив её в сторону, говорил:

— Что-то не хочется.

Стал он заговариваться. Случалось с ним это редко и чаще всего вечером, когда в ожидании ночи сидел у окна. Сначала, жалуясь то на здоровье, то на непогоду, он разговаривал сам с собой, но потом мысли его путались, язык заплетался, и всё, что уже потом говорил, было похоже на клёкот нездоровой птицы.

Понимая, что Арсентий Павлович долго не протянет, смерти его Вера Григорьевна не пугалась. Без него жизнь ей представлялась пустой и бессмысленной, как у старой и никому не нужной лошади. Стараясь продлить его дни, она делала всё, что могла, а когда ему совсем неможилось, вызывала врача. Приходил всё тот же, что не чикался со стариками.

— О, дед, а ты ещё живой?! — удивлялся он всякий раз, переступая порог дома.

А когда уходил, говорил Вере Григорьевне:

— И месяца не протянет.

Получилось не по этому врачу. Первой умерла Вера Григорьевна. Шла из магазина, дорогой у неё подкатило под сердце, тупо ударило в голову, что-то похожее на красную змейку мелькнуло перед глазами, и, как оступившись в яму, она упала на дорогу. Умерла она, как сказали врачи, от инфаркта.