Вася с братом отбирали мочала, сколько нужно. В этом Иван Леонтьевич их семью не лимитировал. Знал, что отец перечтёт всё. А если и останется, то оно будет в заготовке. Они уложили на санки пучки мочала и повезли домой. Отец остался для расчёта. Подводы санок снова потянулись по улицам. Кто сам из мужиков повёз мочало, у кого повезли ребятишки. Иван Леонтьевич, а за ним группа мужиков пошли в квартиру. Кто сел на лавки, кто устроился поудобнее на полу. Кому невтерпёж покурить, уселись возле печки. Иван Леонтьевич разделся и сел за стол, открыл свою «долгушку», снял со стены счёты, висевшие на гвозде. Стал подсчитывать лицевой счёт первой страницы.
Жарко топилась железная печка. Еловые дрова издавали резкий треск. Огонь с шумом вылетал кверху, упираясь в короб печки, и по обороту дым вылетал в стояк, а затем горизонтально шёл по трубе в печной проём, где сила холодного воздуха подхватывала его и уносила кверху по печной трубе.
Мужики, с которыми производился расчёт, уходили по домам, на их место приходили новые. Усаживались так же: кто где мог, и ждали своей очереди. Вася домой не уходил, сидя на полу возле дверного косяка, ожидая отца, слушал разные рассказы мужиков.
В дверях показался старик Леонтий, увидел Васю, заругался:
– Что, грабёна мать, тут торчишь, место занимаешь? Шёл бы домой.
– А что тебе, дедушка, места не хватает? – воспротивился Вася – раздевайся да полезай на печь.
– Ах ты, молокосос! Учить ещё меня вздумал! Ты пошто пришел?
– Тяте пособить.
Леонтий, прищурившись, оглядел сидящих людей:
– Тереха, однако, это твой парнишка-то?
– Мой, дядя Леонтий, – ответил отец.
– Вострый он у тебя на язык. Ну ладно, ладно, нехай себе сидит. А то я чуть было не осерчал.
Старик снял за занавеской пиджак и шапку и, громко кряхтя, полез на печь.
Тут же зашли Андрюха с женой Марией Никандровной и его сестра Таня. Они все во дворе хлопотали за скотом.