Требовательное бескорыстие искренних образовательных стремлений не позволяло мыслящим людям той эпохи понижаться до праздных поисков и напрасной погони за чуждыми русскому духу отвлеченными теориями нигде не существующей личной политической и гражданской свободы. Отмеченные истинным достоинством люди по себе знали, что обязательное для каждого человека участие в требуемых жизнию улучшениях личного и общего политического и гражданского быта ограничивается непоколебимой личной устойчивостью в нравственном самовозбуждении к «правде и правдоподобию истины», как в мысли, так и в жизни. Горестным и до некоторой степени обидным для России исключением были декабристы; но друг и недруг знают, что неотвратимый Молох заносных политических лжеучений никогда не похищал у России так искренно заблуждавшихся и более бескорыстных жертв.
Просветительные влияния литературных людей того времени простирались далеко за пределы столичных средоточий умственного движения. Преобладавшие в печати над экономическими расчетами и политическими мечтаниями высокохудожественные идеалы и стремления составляли умственную и нравственную пищу в средних слоях родового поместного дворянства в губернских и уездных городах. Даже по селам и деревням, в самых отдаленных захолустьях можно было встретить образованных людей, следивших за литературою и занимавшихся ею. Дня примера можно указать на родину Батюшкова, Вологду. В стихотворении, написанном М.Н. Муравьевым в виде послания к известному в свое время вологодскому помещику Афанасию Матвеевичу Брянчанинову под названием «Сельская жизнь», сохранились привлекательные черты сельского житья-бытья просвещенных людей между зажиточными землевладельцами того времени:
Формальная сторона этих четырех стихов оправдывает жалобу Батюшкова на «русский язык, громкий, сильный и выразительный, но хранивший еще некоторую суровость и упрямство, не совершенно исчезавшие даже под пером опытного таланта, поддержанного наукою и терпением» (I, 33). Зато содержание дает разуметь, как умел жить и чем наполнял досуги A.M. Брянчанинов. Как жил он, так жили и многие другие помещики.[56]
Наглядными доказательствами тому служат оставленные ими богатые собрания древностей, многотомные библиотеки и драгоценные для истории русского общества записки. Составители последних видимо одушевлялись благороднейшею потребностью отдавать отчет самим себе в своей жизни и заботиться о передаче в потомство своих идеалов и образовательных стремлений. Просвещенным уменьем соединять художественный вкус с «любовью простоты» в сельскохозяйственном трудовом быту наполнялась скромная провинциальная жизнь и не могла плодить между людьми, верными заветным преданиям родины, ни «изгоев» — пленников чужих небес, ни праздных скитальцев, убивающих время в чаду столичного или заграничного безудержья. Редко кто понижался до бессодержательности в домашней жизни. Воспитанное под дедовским кровом большинство довольствовалось стародавним житьем-бытьем и в родном климате под родными небесами у родной же природы привыкало видеть своими глазами, что иПо селам и деревням с детства срастались добрые люди и своим детям давали возможность срастаться с народным бытом. Так преемственно сама собою слагалась самородная и повсюдная сила русской жизни и сама же учила все слои населения сживаться с простотою народной жизни и с «народным инстинктом, полным веры и самопожертвования»[58]
. Так прямо из живой жизни в живые души самых заурядных людей врастало разумение того ее духа, глубочайший смысл которого поэтически образно уловлен Тютчевым в четырех стихах: