К. Н. Батюшков под гнетом душевной болезни

В творческом духе всенародной жизни, несмотря на сравнительную отсталость России, коренилась неодолимая для чуждых западноевропейских духовных и политических стремлений оборонительная сила национальной самобытности. Движимые благородным самовозбуждением этой силы, образованные люди выходили тогда сильнее духом, чище сердцем, тверже и производительнее в слове и деле, чем теперь. Излюбленные между ними и без формальных выборов становились, потому что жили-были связующим средоточием и деятельными двигателями общества. В живом единстве руководящих общественных сил с руководимыми совершалось преемственное самосоздание и коренилась наследственная самоохрана общества. И само оно, и каждый его член одушевлялись одинаковыми стремлениями, признавали одни и те же жизненные задачи своими общественными и частными и убежденно могли мыслить и высказывать правду: мы знаем

всё: ваш подвиг, наши благаЧто нам дано, чем быть должны.

В единстве общественного самосознания таилась и творческаядоблестным отцам присяга,Что не изменят им сыны.Кн. П.А. Вяземский.[60]

Таковы были в начале XIX столетия самородные цивилизующие и культурные силы и возбуждения русской самобытной жизни как в русском народе, так и в образованном русском обществе. Свое место было духу жизни, было свое и грехам удали. Ни жизнь, ни человек не разбивались зато о самих себя. Заболевший тяжким нравственным недугом, не отдавался безудержностью отчаяния, потому что в личном духе и опыте носил знание, где и в чем «одно есть тайное целенье» (М.Ю. Лермонтов) всех душевных и духовных немощей:

Когда, гоним тоской неутолимой,Войдешь во храм и станешь там в тиши,

Потерянный в толпе необозримой,Как часть одной страдающей души, —Невольно в ней твое потонет горе,И чувствуешь, что дух твой вдруг влился

Таинственно в свое родное мореИ заодно с ним рвется в небеса…А.Н. Майков.[61]

Художественная литература первой четверти текущего столетия представляет множество неумолимо осуждающих последнюю ее четверть доказательств, что содержание и формы русской жизни в то время были чище и святее, чем в нынешнее: истинно русская по духу и языку семья была прочнее, семейное воспитание сознательнее, общественная нравственность стыдливее и весь склад жизни благороднее, чем в два-три последних десятилетия. Духовная и жизненная дисциплина была святым достоянием и спасительным оплотом образованного большинства: от того ни чужие, ни свои недруги не дерзали колебать ее. Теперь всё это словно вымерло, и уже не святы стали даже «старинны могилы». Теперь и русский дух словно исчез в «интеллигенции». Зато недавно отличавшие всех истинно образованных людей в России порывы «в небеса» сменились в «интеллигентных» кружках неисчислимыми проявлениями больного духа «отцов» и частыми самоубийствами «детей». При сопоставлении русской жизни за полвека назад с нынешнею само собою наступает заключение: если бы в течение минувшей половины столетия образованное общество устояло на родных просветительных основах, не было бы ни мрачной политической преступности, ни тайного и явного общественного саморазрушения, ни губительной духовной затраты на исповедание отрицательных начал — не было бы и напрасной гибели таких литературных сил, какие (не говоря о многих других!) олицетворял собою, например, Герцен.

Чтоб не упрекнули этого заключения в голословности, надобно прибавить, что в доброе и не очень давнее, но теперь уже старое время, о котором идет речь, общество нашло в себе силу спасти Батюшкова от «религии разума». Под спасительными влияниями того же общества он убежденно стал в ряды истинно русских и выдающихся литературных представителей своей эпохи.