"К предательству таинственная страсть..."

Одним из самых значительных литераторов начала ХХ века, вышедших, подобно Есенину, из крестьянства, был Пимен Карпов. Его первую поэтичес­кую книгу “Говор зорь” одобрил Лев Толстой, Александр Блок, прочитав роман Карпова “Пламень”, отозвался выше некуда: “Из “Пламени” нам придётся — рады мы или не рады — кое-что запомнить о России <...> Плохая аллегория и “святая правда”. Сергей Есенин высоко ценил его как поэта.

Но когда в 1921 году руководством к действию для ЧК стало письмо Лени­на о борьбе с религией, когда в Европу был отправлен “философский паро­ход”, когда в 1922 году для борьбы с русским свободомыслием был создан цензурный комитет, когда в 1923 году состоялся общественный суд под че­тырьмя поэтами-выходцами из крестьянства — Сергеем Есениным, Алексеем Ганиным, Сергеем Клычковым и Петром Орешиным, — суд спровоцирован­ный, как и многие судебные дела той эпохи, “на почве антисемитизма”, вот тогда Пимен Карпов, увидевший, куда завела революция русское простонаро­дье, излил свои чувства, написав в письме своему другу К. А. Рудневу:

“За что меня истязают и пьют вёдрами мою кровь, и не дают печататься, подлецы, костоглоты? Ведь эдак можно с ума сойти! Ведь это наиважнейшая из казней — не давать писателю печататься! Я понимаю, журналистику иногда можно щемить, потому что вообще журналистика ничто, гнойник на теле рус­ской культуры (Карпов сам много лет был корреспондентом различных га­зет. — С. К. ), но — художественное слово! Ведь без него же все превратятся в орангутангов, обрастут мхом, поделаются людоедами!”

Но в своём предисловии к стихам П. Карпова, напечатанным в “Строфах века”, Евтушенко так поглумился над судьбой несчастного поэта:

“Не так давно в ЦГАЛИ было найдено и опубликовано С. Куняевым стихотворение Карпова “История дурака”, помеченное 1925 годом, в котором много общего с клюевским восприятием, точней, неприяти­ем революции. Карпова больше не печатали, хотя в письмах на высо­кие имена он бунтовал, что вот-де писателей-фашистов печатают (он их перечислил, в том числе назвал фашистом и... Джеймса Джойса), а его, Карпова, не печатают. Не помогло — печатать всё равно не стали. Никто не знает, как он дальше существовал. Каким-то чудом выжил и однаж­ды появился, как призрак прошлого, в издательстве “Советский писа­тель” с авоськой, полной превратившихся в лохмотья рукописей. Так и умер он, не вспомненный современниками”.

А “с авоськой, полной превратившихся в лохмотья рукописей”, Карпов появился в издательстве “Советский писатель” в 1962 году, когда Евтушенко был в зените своей славы. Карповские “лохмотья”, естественно, в издатель­стве никто не стал читать, и через год близкий Есенину друг и поэт умер, и о нём было забыто надолго.

Лишь в 1985 году мы с сыном, составляя книгу поэтов есенинского круга “О Русь, взмахни крылами!”, включили туда 15 замечательных стихотворений Карпова, но самое значительное из них — “Историю дурака” — редакторы и цензоры издательства “Современник” печатать с негодованием отказались. И вот почему. С началом перестройки и фактической отменой цензуры это стихотворение, предложенное нами в “День поэзии 1989”, главными редакто­рами которого был Пётр Вегин, Алексей Марков и Дмитрий Сухарев, было от­вергнуто Сухаревым и составителями Татьяной Бек и Тамарой Жирмунской со следующими резолюциями: “Таня, я против. Т. Ж.”, “Я против... Т. Б.”, “Я против, т. к. в этой вещи общая трагедия народов страны изображе­на как исключительно русская трагедия, что несправедливо. Д. С.” В об­щем, снова Пимен Иванович оказался неудобным как большевикам, так и ли­бералам. Оставалось надеяться только на благородство Евтушенко, заявивше­го на весь мир, что он враг всяческой цензуры и что он как составитель готов включить в свою антологию “стихи некоторых поэтов, глубоко чуждых ему са­мому”. Он действительно включил в “Строфы века” “Историю дурака” Пиме­на Карпова, но “исключил” из этой маленькой поэмы (77 строчек) три четвер­ти текста, которые я выделяю жирным шрифтом, чтобы читатель наглядно увидел сам, как наш борец с цензурой, в сущности, надругался над стихами и памятью незаурядного русского поэта, выброшенного из литературной жиз­ни в 1925 году, а умершего в нищете и в забвении в 1963-м, и чьё самое за­ветное стихотворенье было искалечено нашим “есенинцем” в 1995-м.

ИСТОРИЯ ДУРАКА

I

Когда с непроходимых улиц,

С полей глаза Руси взметнулись, —

Была тобой, дурак, она

На поруганье предана.

В заклятой той стране-остроге

Умерщвлены тобою боги;

Ища бессмертья, гадий мир

Лакает чёртов эликсир!..

Да! Кровью человечьей сыто,

В свиное устремясь корыто,

Наследие твоё, урод,

Теперь вовеки не умрёт:

Сопьются все, померкнут славы,

Но будут дьяволы-удавы

И ты — дурак из дураков —

Жить до скончания веков!

II

Ты страшен. В пику всем Европам...

Став людоедом, эфиопом, —

На царство впёр ты сгоряча

Над палачами палача.

Глупцы с тобой “ура” орали,