К востоку от Берингова пролива

— Но запрет не принес особой пользы. Ведь Америка свободная страна, — усмехается он, — и каждый, конечно, если у него есть деньги, может выписать сюда спиртное по почте. Ну а кроме того, у нас появились умельцы, которые сами делают виски. Они, конечно, работают по ночам и не хвастают своим производством. Поэтому-то по-английски они и называются «светлячками». По-эскимосски же их зовут «рождающими великого духа». А тот «великий дух» — большое зло для Нунивака, особенно для нашей молодежи, — сетует Ричард. — В Мекорьюке появились замки, — продолжал он. — Раньше их здесь и не знали. Кое-кто из наших парней приучился там, на материке, к наркотикам и завез эту моду сюда, в Мекорьюк. На острове все труднее найти работу простому человеку, все тяжелее жизнь. Да и на материке она не легче…

— Что ждет нас, нашу молодежь? — встревоженно спрашивал сам себя Ричард.

Патер Чарли на правах старого знакомого при каждой встрече справлялся о нашем здоровье и делах: много ли, например, поймано овцебыков? Интересовался, растет ли в Сибири трава, и вообще что там будут есть четвероногие переселенцы? Расспрашивал, какая в Сибири водится дичь (сам он, видимо, страстный охотник), делился своими заботами.

— Иду мирить Джона с женой, — как-то сказал он. — Ведь я предупреждал их, что не будет толку от этой женитьбы. И вот вам доказательство. Она все-таки ушла от него к своим родителям и унесла с собой сына. Джон требует его себе, а сыну-то всего два месяца от роду! Ну скажите, разве Джон вырастит его один?

В первых числах апреля, в пасхальную неделю, священник специально зашел в гостиницу, чтобы пригласить нас в церковь.

— Я полагаю, что вы атеисты, — сказал он, — но покажите хороший пример моим прихожанам.

Как было отказать в такой просьбе!

В церкви, когда мы вместе с Вадимом Сергеевичем вошли внутрь, уже шла служба. Первое, что меня здесь поразило, — до крайности бедная обстановка. Голые стены, обшитые досками, когда-то были выкрашены в белый цвет, теперь краска потемнела, а кое-где и облупилась. Некрашеные деревянные скамьи, сбоку невысокая, выкрашенная белой краской кафедра. Белый деревянный крест за невысоким деревянным барьером. Вот, пожалуй, и все убранство.

Священник уже произносил с кафедры проповедь, что, впрочем, не помешало ему тут же освободить для нас места на первой скамье, очевидно, предназначенные для почетных гостей.

— Эй, Питер и Дайен, пересядьте подальше, дайте место гостям, — по-английски сказал он, не меняя возвышенного тона и выражения лица.

Служба шла на эскимосском языке, и один из моих соседей по скамье шепотом переводил мне основные мысли проповедника. Как можно было понять, патер сегодня бичевал прелюбодейство. Порой, видимо, он слишком увлекался, и тогда в церкви слышались сдержанные смешки. Время от времени он приводил примеры из местной жизни, порицал или, наоборот, хвалил кого-нибудь из прихожан, и тогда все поворачивали головы в сторону «героя» и слышался более откровенный смех.

Раз-другой патер упомянул в проповеди нас с Вадимом Сергеевичем.

— Я сегодня призывал вас в свидетели. Говорил, что неловко, если о делишках в Мекорьюке будут знать там, в Сибири, — сказал патер, когда мы вместе с ним выходили из церкви.

Загон для овцебыков построен в стороне от поселка, но сюда уже пролегли торные дороги и здесь весь день толпится народ. Для некоторых это обязанность — присмотр за животными, их кормление. Для других — развлечение; островитяне приходят и приезжают сюда, как в клуб, — обменяться новостями, вообще побывать на людях, а молодые эскимоски — щегольнуть туалетами. К счастью, наши пленники не слишком пугливы. Едва стихает шум и треск мотонарт, овцебыки спешат К кормушкам, и охапки сена в них начинают на глазах уменьшаться. Здесь, в загоне, я впервые и увидел четвероногих кандидатов в переселенцы в советскую Арктику, тех овцебычков, которых нам предстояло теперь опекать. Они вели себя спокойно, солидно, с достоинством. Такими я их и представляю себе до сих пор.

Пурга началась, когда мы были еще в тундре, на пути к поселку. Пока выпускали в загоны новых, только что пойманных животных и расходились по домам, дуло еще терпимо. Но среди ночи ветер достиг ураганной силы, Стены нашего домика заметно вздрагивали, что-то гремело и монотонно звякало на крыше.

О том, как овцебыки пережидают пургу, среди зоологов нет единого мнения. Некоторые утверждают, что бородачи (так называют их эскимосы) и в непогоду остаются верны своим привычкам и как ни в чем не бывало продолжают добывать корм, пережевывать жвачку, отдыхать. По уверениям других, животные стоят, плотно прижавшись друг к другу, и сутки и двое, пока не стихнет ветер, причем взрослые быки укрывают своими телами от вьюги коров И телят. Третьи говорят, что овцебыки в непогоду лежат по нескольку суток и не кормятся. И вот теперь появилась возможность узнать, как же ведут они себя в таких случаях на самом Деле.