Кабинет доктора Либидо. Том IX (Ц – Ч – Ш – Э – Ю – Я)

Ц. познакомился с К. Родзевичем в апреле 1923. По-началу он сопровождал Ц

. в прогулках по окрестностям: «Мой спутник – молоденький мальчик, простой, тихий <…> Называет мне все деревья в лесу и всех птиц. Выслеживаем с ним звериные тропы <…> Он сам, как дикий зверек, всех сторонится. Но ко мне у него доверие». В конце сентября 1923 зыбкая грань между дружбой и близостью была преодолена. Пока С. Я. Эфрон с дочерью находился в отъезде, влюбленные встречались ежедневно. Обычно свидания происходили в дешевых кафе или номере отеля. О характере отношений можно судить по письмам Ц

. к К. Родзевичу: «Мой Арлекин, мой Авантюрист, моя Ночь, мое счастье, моя страсть. Сейчас лягу и возьму тебя к себе. Сначала будет так: моя голова на твоем плече, ты что-то говоришь, смеешься. Беру твою руку к губам – отнимаешь – не отнимаешь – твои губы на моих, глубокое прикосновение, проникновение – смех стих, слов – нет – и ближе, и глубже, и жарче, и нежней – и совсем уже невыносимая нега, которую ты так прекрасно, так искусно длишь. Прочти и вспомни. Закрой глаза и вспомни. Твоя рука на моей груди, – вспомни. Прикосновение губ к груди <…> Друг я вся твоя».

По накалу страстей этот роман Ц

. стоит особняком. К. Родзевичу удалось пробудить в ней обыкновенную «земную» женщину. По собственному признанию: «Вы сделали надо мной чудо, я в первый раз ощутила единство неба и земли. (…) Я не умела с живыми! Отсюда сознание: не женщина – дух! (…) Вы, отдавая полную дань иному во мне, сказали: «Ты еще живешь! Так нельзя

».

В конце октября 1923 С. Я. Эфрон написал М. А. Волошину: «М <арина> – человек страстей. Гораздо в большей мере, чем раньше, до моего отъезда Отдаваться с головой своему урагану для нее стало необходимостью, воздухом ее жизни. Кто является возбудителем этого урагана сейчас – неважно. Почти всегда (теперь так же, как и раньше), вернее всегда, все строится на самообмане. Человек выдумывается, и ураган начался. Если ничтожество и ограниченность возбудителя урагана обнаруживается скоро, М [арина] предается ураганному же отчаянию… Что – не важно, важно как. Не сущность, не источник, а ритм, бешеный ритм. Сегодня отчаяние, завтра восторг, – любовь, отдавание себя с головой, и через день снова отчаяние.

И это все при зорком, холодном (пожалуй, вольтеровски-циничном) уме. Вчерашние возбудители сегодня остроумно и зло высмеиваются (почти всегда справедливо) <…>. Громадная печь, для разогревания к [отор] ой необходимы дрова, дрова и дрова. Ненужная зола выбрасывается, а качество дров не столь важно…

Нечего и говорить, что я на растопку не гожусь уже давно».